Адам Хиггинботам - Чернобыль. История катастрофы [litres]

Поначалу Брюханов стремился вернуться в Припять [1497] Виктор и Валентина Брюхановы, интервью автору книги, 2016 год. В газетной статье о Брюханове 2011 года говорится, что он вернулся после освобождения на ЧАЭС на должность начальника технического отдела и был тепло встречен сотрудниками (Самоделова С. Личная катастрофа директора Чернобыля). Но его жена Валентина в интервью автору утверждала, что первая работа Брюханова после выхода из тюрьмы заключалась в административном содействии бывшему коллеге. . Несмотря на все случившееся, он надеялся найти новую работу на станции, которую когда-то построил. Со временем Виталий Скляров, саркастичный бывший аппаратчик, все еще возглавляющий украинское Министерство энергетики, теперь часть независимого национального правительства, нашел Брюханову место в управлении Министерства внешней торговли в Киеве [1498] Виктор и Валентина Брюхановы, интервью автору книги, 2016 год; Виталий Скляров, интервью автору книги, 2016 год; Виктор Брюханов [Интервью Сергею Бабакову] // Зеркало недели. 1999. . В 1992 году забытый человек тихо вышел на работу.

«Падший» директор освободился последним из осужденных работников ЧАЭС [1499] Read, Ablaze, 336. . Прошения Коваленко и Рогожкина о досрочном освобождении были удовлетворены, они уже вернулись к работе на станции. Бывший инспектор по ядерной безопасности также был освобожден, но вскоре умер от рака желудка [1500] Самоделова С. Личная катастрофа директора Чернобыля. . Главный инженер Николай Фомин так и не оправился от потрясения. Спустя два года после ареста, в 1988-м, ему поставили диагноз «реактивный синдром» и перевели в психиатрическую лечебницу. Освобожденный по состоянию здоровья в 1990 году, он нашел работу на Калининской АЭС к северу от Москвы, но и там, судя по рассказам, его душевное состояние оставалось хрупким [1501] Read, Ablaze, 336. Дата освобождения Фомина (26 сентября 1988 года): «Справка по уголовному делу в отношении Брюханова В. П.», личный архив Юрия Сорокина. .

Анатолий Дятлов, заместитель главного инженера с диктаторскими замашками, все годы заключения оспаривал решение суда, рассылая письма и давая интервью из колонии в попытках предать гласности то, что он узнал о недостатках реактора РБМК, и очистить репутацию – свою и своих подчиненных [1502] Анатолий Дятлов, “Why INSAG Has Still Got It Wrong,” Nuclear Engineering International 40, no. 494 (September 1995): 17; Анатолий Дятлов, письмо родителям Леонида Топтунова, Вере и Федору, 1 июня 1989 года, личный архив Веры Топтуновой. . Он написал Хансу Бликсу в Вену, указывая на ошибки в техническом анализе МАГАТЭ, и родителям Леонида Топтунова, рассказав, как их сын оставался на своем посту, пытаясь спасти реактор, и как его несправедливо обвинили в аварии. Он объяснял, что реактор вообще нельзя было запускать и что Топтунов и его погибшие коллеги стали жертвами операции по судебному прикрытию чужой вины. «Я глубоко сочувствую вам и горюю вместе с вами, – писал Дятлов. – Нет ничего более невыносимого, чем потеря ребенка».

В тюрьме Дятлов продолжал страдать от ужасных радиационных ожогов, которые он получил, бродя в ночь аварии по разрушенному 4-му энергоблоку. В октябре 1990 года он также был освобожден по состоянию здоровья [1503] Дата освобождения Дятлова (1 октября 1990 года): «Справка по уголовному делу в отношении Брюханова В. П.», личный архив Юрия Сорокина. . Из своей квартиры в киевской Троещине, все больше теряя силы, Дятлов продолжал кампанию по раскрытию правды об ошибках в конструкции реактора и о том, как чернобыльская авария была обелена академиком Легасовым и советской делегацией в МАГАТЭ.

Несмотря на публикацию популярных историй катастрофы, включая «Чернобыльскую тетрадь» Григория Медведева, доклад правительственной комиссии о причинах аварии оставался засекреченным, а взгляд людей на случившееся – прежним: вполне надежный реактор взорвали некомпетентные операторы. Но по мере того, как оковы государственной секретности ослабевали, правда о причинах взрыва на 4-м энергоблоке наконец начала проявляться. На фоне противостояния с НИКИЭТ и Министерством атомной энергетики и промышленности независимая государственная структура надзора за ядерной безопасностью (Госпроматомнадзор СССР) с большим опозданием начала собственное расследование причин аварии [1504] Штейнберг, воспоминания, см.: Копчинский Г., Штейнберг Н. Чернобыль: О прошлом, настоящем и будущем. С. 149–151. . Комиссия собирала мнения разработчиков реактора РБМК среднего уровня и бывших специалистов ЧАЭС. Глава комиссии вел активную переписку с Дятловым о событиях, непосредственно приведших к взрыву. Отдельные документы, переданные советскими властями в МАГАТЭ, подрывали официальную версию случившегося, и в июле 1990 года высокопоставленный член советской делегации в Вене публично признал, что основную вину за катастрофу несут разработчики, а действия операторов смены сыграли незначительную роль [1505] Армен Абагян, интервью газете Asahi Shimbun, 17 июля и 31 августа 1990 года, цит. по: Копчинский Г., Штейнберг Н. Чернобыль: О прошлом, настоящем и будущем. С. 151. .

Доклад, который комиссия по расследованию в январе 1991 года передала в Совет министров СССР, полностью противоречил подготовленной для МАГАТЭ в 1986 году версии Легасова о тонком и сложном оборудовании, взорванном беспечными операторами, нарушавшими важнейшие правила безопасности. Новая информация не могла полностью оправдать Дятлова, который настаивал на том, что персонал станции не имел никакого отношения к аварии, а в судьбоносный момент развития событий, когда Леонид Топтунов поднял мощность реактора с нуля, чтобы провести испытания выбега, его, Дятлова, даже не было на щите управления. Однако авторы доклада прямо заявили, что, хотя действия операторов внесли свой вклад в случившееся, их не следует считать ответственными за бедствие, готовившееся десятилетиями.

В мае 1991 года, когда доклад еще рассматривался бюро по топливно-энергетическому комплексу Совета министров, один из его главных авторов, бывший главный инженер ЧАЭС Николай Штейнберг, обнародовал собранные данные на Первом Международном конгрессе «Мир, прогресс, права человека», который проводил московский Сахаровский центр [1506] Копчинский Г., Штейнберг Н. Чернобыль: О прошлом, настоящем и будущем. С. 152; Read, Ablaze, 324. . Он заявил делегатам, что причины чернобыльского бедствия лежат в уникальном для СССР сочетании «научных, технологических, социально-экономических и человеческих факторов» [1507] Штейнберг, цит. по: Read, Ablaze, 324. . Советская ядерная отрасль, которой недоставало элементарной культуры безопасности, надеялась на операторов, обязанных выполнять свою работу днем и ночью с точностью роботов – при постоянных требованиях соблюдать сроки и «перевыполнять план», что делало практически неизбежным пренебрежение правилами безопасности. Он сообщил, что Дятлов и ныне покойные операторы привели реактор № 4 в нестабильное состояние, но только по причине жесткого требования к ним завершить испытания турбогенератора.