Адам Хиггинботам - Чернобыль. История катастрофы [litres]

Спустившись на землю за очередным рукавом, Леонид Шаврей увидел, что там уже командовал приехавший командир части майор Леонид Телятников [497] Леонид Шаврей позже вспоминал, что от Леонида Телятникова пахло водкой и он выглядел совершенно пьяным, хотя Петровский оспаривал это и утверждал, что Телятников почти не пил: «Может быть, рюмку дома, но на работе? Никогда». Петровский, интервью автору книги, 2016 год. . Майор приказал Шаврею вернуться на крышу турбинного зала, закончить тушить небольшие возгорания и наблюдать за ситуацией, пока не придет смена. На крыше к Шаврею вскоре присоединился лейтенант Петр Хмель – все еще пьяный от «народного шампанского» [498] Петр Хмель, интервью автору книги, 2006 и 2016 годы. . Шел четвертый час утра. Вдвоем они стояли посреди спутанных пожарных рукавов и радиоактивных обломков и ждали рассвета.

В бункере под административным корпусом ЧАЭС директор Брюханов и другие руководители висели на телефонах – все еще не в силах поверить в то, что произошло наверху [499] Парашин, см.: Chernobyl, 76; Брюханов, см.: Karpan, 140. . Они действовали механически, словно в состоянии нокдауна: вера в то, что ядерный реактор никогда не взорвется, была сильнее их. Многие уже видели масштабы разрушений вокруг 4-го блока и все равно были не способны – или просто не хотели – принять правду. Брюханов тоже ходил смотреть на аварийный блок, но, вернувшись в бункер, по-прежнему отказывался взглянуть в лицо фактам. Он сделал другой выбор – решив верить, что реактор остался цел, а взрыв случился где-то в стальном барабане-сепараторе или, может, в масляном баке турбины. Надо продолжить подачу воды в реактор № 4, чтобы предотвратить возможность расплавления, и тогда настоящей катастрофы удастся избежать.

Но не все выдавали желаемое за действительное и оставались в плену иллюзий [500] Серафим Воробьев, см.: Shcherbak, Chernobyl, 397; Grigori Medvedev, The Truth About Chernobyl, 152–54. . Начальник штаба гражданской обороны станции Серафим Воробьев прибыл в бункер вскоре после двух часов ночи. Он тут же достал со склада и включил мощный военный радиометр ДП-5. Эта большая бакелитовая коробка со стальным стержнем на конце длинного кабеля предназначалась для измерений после ядерного удара. В отличие от счетчиков Гейгера, которые использовали на Чернобыльской станции для контроля безопасности на рабочих местах, ДП-5 могли определять зоны интенсивного гамма-излучения мощностью до 200 рентген в час. Согласно инструкции, Воробьев был обязан сообщать местным властям о любой аварии, вызвавшей выброс радиации за пределы электростанции, и он пошел наверх, на уровень земли, произвести замеры. Он дошел только до автобусной остановки перед входом, а прибор показывал уже 150 миллирентген в час – более чем в 100 раз выше нормального уровня. Он поспешил к Брюханову, нужно было предупредить персонал станции и население Припяти.

«Виктор Петрович, – сказал он, – надо давать предупреждение».

Но директор велел ему обождать. Он хотел еще подумать. Тогда Воробьев вернулся наружу, сел в машину и поехал собирать данные. Когда он ехал по территории станции к энергоблоку № 4, стрелка ДП-5 скакнула до 20 рентген в час. Когда проехал электрические подстанции, она показала 100 рентген в час и продолжала отклоняться: 120; 150; 175; в конце концов, пройдя отметку 200 рентген в час стрелка уперлась в конец шкалы. Воробьев не знал, каков уровень радиации вокруг станции, но понимал, что цифры огромные. Он подъехал прямо к горе обломков, скатившихся с разрушенной северной стены реактора, и увидел черный след графита, уходящий в темноту. Менее чем в 100 м от него выводили из станции к машине скорой помощи операторов, странно возбужденных, жалующихся на головную боль и тошноту, некоторых уже рвало [501] Валентин Белоконь, врач скорой помощи, вспоминает, что видел людей, идущих от 3-го блока к главному административному корпусу, несколькими минутами позднее 2:00. См.: Shcherbak, “Report on First Anniversary of Chernobyl,” trans. JPRS, pt. 1, 26–27. .

Воробьев вернулся в бункер и доложил Брюханову, что, по самой консервативной оценке, станция окружена зонами очень высокой радиации, до 200 рентген в час. Необходимо, сказал он, извещать жителей Припяти о происшедшем.

«Нужно сказать людям, что случилась радиационная авария, они должны принять защитные меры: закрыть окна и оставаться в домах», – сказал Воробьев директору.

Но Брюханов продолжал тянуть. Он сказал, что будет ждать, пока Коробейников, начальник службы радиационной безопасности станции, даст свою оценку. В 3:00 утра Брюханов позвонил партийному начальству в Москву и в Министерство внутренних дел в Киев [502] Оперативный журнал пожарной охраны Киевской области, музей «Чернобыль». . Он рассказал о взрыве и частичном обрушении крыши турбинного зала. Радиационная ситуация уточняется, сказал он.

Прошел еще час, прежде чем прибыл начальник радиационной безопасности. Воробьев стоял рядом и слушал его доклад, не веря свои ушам: измерения показали, что уровень радиации действительно повышен, но составляет всего 13 микрорентген в час [503] Воробьев, см.: Shcherbak, Chernobyl, 397. . Он утверждал, что уже проведен грубый анализ и обнаруженные в воздухе радионуклиды в основном представляют собой инертные газы, которые скоро рассеются и не представляют большой опасности для населения, особых причин для беспокойства нет. Очевидно, Брюханов рассчитывал услышать именно такую оценку. Он встал и, оглядев комнату, мрачно заявил: «Некоторые здесь ничего не понимают и раздувают панику». Ни у кого не было сомнений, о ком он говорил.

Но Воробьев знал, что к станции невозможно подъехать, не пересекая зоны радиации, уровень которой в десятки тысяч раз выше, чем докладывал отдел радиационной безопасности [504] Там же, 398. . Значит, каждое услышанное им слово – ложь. И все же его уверенность в себе и в использованном оборудовании пошатнулась.

Взяв ДП-5, Воробьев снова пошел в ночь, перепроверить свои результаты в третий раз. Полосы янтарного цвета появлялись на небе, пока он ехал в сторону Припяти. Он остановился у милицейского поста, где толпа людей ожидала автобуса на Киев, а на асфальте были видны пятна радиоактивных выпадений – уровень гамма-радиации поднимался в тысячи раз на расстоянии нескольких метров. К тому времени, когда он вернулся на станцию из города, автомобиль и одежда Воробьева были настолько заражены, что ДП-5 не мог давать точные измерения. Находясь на грани истерики, с диким выражением глаз, Воробьев сбежал вниз по ступеням бункера.

– Ошибки нет, – сказал он Брюханову. – Надо действовать по плану [505] Там же; Медведев Г. Чернобыльская тетрадь // Новый мир. 1989. № 6. Цит. по: trans. JPRS EconomicAffairs, October 23, 1989, 35. .