Адам Хиггинботам - Чернобыль. История катастрофы [litres]

Работы по дезактивации огромной площади за границами Чернобыльской станции осложнялись не только метеоусловиями и гигантскими масштабами, но и переменной топографией и спектром материалов [1117] IAEA, “Cleanup of Large Areas,” 109. . Радиоактивные аэрозоли проникли в бетон, асфальт, металл и дерево. Строения, мастерские, сады, кустарники, деревья, озера – все они были на пути облака, дрейфовавшего над местностью в течение недель. Крыши, стены, землю, машины и лес нужно было отмывать, отскребать, очищать или вырубать и захоранивать. Слово «ликвидация» было эвфемизмом военного времени [1118] Brown, Plutopia, 234. . Реальность была такова, что радионуклиды нельзя было уничтожить – только переместить, захоронить или спрятать, в идеальном случае – в местах, где долгий процесс радиоактивного распада будет представлять меньшую угрозу для окружающей среды.

Это была задача беспрецедентного масштаба, к которой никто никогда ни в СССР, ни в остальном мире не готовился [1119] International Atomic Energy Agency, INSAG1, 40. . И сейчас ее должна была решить советская административно-командная система. В начале операции командующий Химическими войсками Пикалов, докладывая об обстановке членам оперативной группы Политбюро, сказал, что работы по дезактивации могут занять до семи лет. Это привело в ярость Егора Лигачева. Он сказал Пикалову, что у того есть семь месяцев.

– А не закончите к этому сроку, отберем у вас партбилет! [1120] Read, Ablaze, 102 and 130–31. Говоря на заседании Политбюро 5 мая (см.: Малеев. Чернобыль: Дни и годы. С. 255) о времени, необходимом для очистки, Рыжков называл даже больший срок, чем Пикалов, хотя в докладе председателя Совета министров фигурировали 1–2 года. «Это неприемлемо», – заключил Рыжков.

– Уважаемый Егор Кузьмич, – ответил генерал. – Если так, можете не ждать семь месяцев. Забирайте сейчас.

По возвращении в Москву оперативная группа Политбюро столкнулась с новой проблемой: как изолировать остатки реактора № 4 от окружающей среды? [1121] «Протокол № 10 заседания Оперативной группы Политбюро ЦК КПСС по вопросам, связанным с ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭC», 10 мая 1986 года, в РГАНИ, opis 51, reel 1.1006, file 22. Теперь, когда горение графита почти прекратилось и призрак «китайского синдрома» рассеялся, было крайне важно предотвратить дальнейшие выбросы радиоактивности в атмосферу вокруг станции – и как можно быстрее запустить три оставшихся реактора Чернобыля. Вырабатываемое ими электричество не было критически необходимо для советской экономики, но возвращение реакторов в строй еще раз продемонстрирует мощь социалистического государства и его приверженность атомной энергетике. А обеспечить безопасную эксплуатацию реакторов можно было, только запечатав развалины энергоблока № 4. В первую очередь это была ответственность Министерства энергетики, но его строительные бригады вскоре перестали справляться с масштабом стоящих перед ними задач [1122] Игорь Беляев, интервью автору книги, Москва, апрель 2017 года. . 12 мая они просто опустили руки в отчаянии.

Однако Генеральный секретарь Горбачев был твердо намерен ликвидировать фиаско как можно быстрее. Он напомнил коллегам по Политбюро, что СССР построил первую в мире атомную электростанцию [1123] Горбачев – Политбюро, 15 мая 1986 года, цит. по: Volkogonov and Shukman, Autopsy for an Empire, 480. . Теперь он должен стать первым, кто построит для нее гроб. Пришло время призвать экспертов, которые кровью написали правила советского атомного строительства – специалистов Министерства среднего машиностроения. На следующий день глава Средмаша Ефим Славский с бригадой из десяти человек прилетел в Киев на борту персонального Ту-104, а затем облетел руины энергоблока на вертолете [1124] Беляев, интервью автору книги, апрель 2017 года; Беляев И. Чернобыль: Вахта смерти. ИПК «Парето-Принт», 2009. С. 7. Прибытие Славского 21 мая пришлось на следующий день после формирования Управления строительства № 605 (Козлова Е. Схватка с неизвестностью. С. 217). .

«Ну и месиво», – сказал он, глядя на разрушения с воздуха. Его спутники были потрясены увиденным: все оказалось намного хуже, чем в официальных сообщениях. Из кратера реактора все еще поднимался дым, теперь он напоминал спящий вулкан, готовый в любой момент с ревом пробудиться. Тому, кто возьмется строить стены вокруг аварийного энергоблока, придется работать в наиболее враждебной обстановке из всех, с какими сталкивались люди: почти непредставимые уровни радиации, стройплощадка, слишком опасная для разведки, и невыполнимые сроки – Горбачев сказал Славскому, что хочет, чтобы реактор был накрыт до конца года. Несчастные случаи были почти неизбежны. Восьмидесятилетний министр повернулся к своим людям.

«Ребята, придется рисковать, – сказал он» [1125] Беляев, интервью автору книги, 2017 год. .

На следующий день [1126] Там же; Read, Ablaze, 208; BBC Summary of World Broadcasts, “Other Reports; Work at Reactor and in Chernobyl: Interviews with Silayev and Ministers,” select Soviet TV and radio programming on May 18 and 19, translated May 20, 1986. в интервью для Центрального телевидения глава правительственной комиссии Иван Силаев наметил планы по окончательному упокоению реактора – сооружению могилы, в которую будут заключены руины энергоблока. «Это будет огромный контейнер, – пояснил он, – который позволит обеспечить захоронение всего, что осталось… после всей этой аварии». Сооружение будет монументальным, построенным с расчетом на сотню лет или больше, и, стоя перед камерами, Силаев дал ему название, резонирующее с историей и ритуалом: саркофаг.

Правительство продолжало заверять свой народ, что ситуация находится под контролем и уже выброшенная радиация не представляет собой долговременной угрозы [1127] 8 мая «Известия» признали наличие некоторого загрязнения за пределами зоны, но подчеркнули, что угрозы здоровью оно не представляет: Zhores Medvedev, Legacy of Chernobyl, 158. . Но на секретных совещаниях в Кремле члены оперативной группы Политбюро услышали, что прямое воздействие катастрофы на население СССР уже достигало тревожных масштабов [1128] «Протокол № 10 совещания Оперативной группы Политбюро», 10 мая 1986 года, РГАНИ. . В субботу 10 мая Рыжков узнал, что госпитализировано почти 9500 человек, из них 4000 – только за последние 48 часов. Больше половины из этого числа составляли дети, у 26 из них была диагностирована лучевая болезнь. Уровни загрязнения в четырех западных областях России начали подниматься, чему еще предстояло найти объяснение, а пока Госкомгидромет принял решение воздействовать на погоду – рассыпать с самолетов на облака специальный состав, чтобы предотвратить выпадение на Киев радиоактивного дождя.

Рыжков дал указания оградить Москву от наступающей угрозы. Войска гражданской обороны установили блокпосты на въездах в советскую столицу и проверяли каждую машину на радиацию [1129] Николай Тараканов, интервью автору книги, Москва, октябрь 2016 года; Тараканов Н. Д. Горькая правда Чернобыля… М.: Центр социальной поддержки инвалидов Чернобыля, 2011. С. 5–6. . Движение задерживалось на часы, разъяренные водители мучились от жары. Прибывающих в Москву из Белоруссии и Украины помещали в больницы и подвергали дезактивации. Все агропромышленные предприятия получили распоряжение остановить отгрузку мяса, молочных продуктов, фруктов и овощей из пострадавших районов вплоть до дальнейшего уведомления.