Вячеслав Никонов - Ленин. Человек, который изменил всё [litres]

Ленин редко пребывал в состоянии душевного равновесия. Валентинов подметил у него две крайности: «Состояние его психики никак не может быть “графически” представлено более или менее плавной линией. Линия, перпендикулярно вздымающаяся вверх, линия, перпендикулярно свергающаяся до самого крайнего предела вниз, – вот его психологический график… Это состояние ража, бешенства, неистовства, крайнего нервного напряжения и следующее за ним состояние изнеможения, упадка сил, явного увядания и депрессии… Именно эти перемежающиеся состояния были характерными чертами его психологической структуры» 341.

Политические противники находили у него множество негативных и даже отвратительных свойств. Потресов отмечал у Ленина «великие изъяны, отрицательные черты, которые, быть может, были бы уместны у какого-нибудь средневекового или азиатского завоевателя, в лучшем случае у главы старомодного заговора, но отнюдь не у современного социалиста, политика, желающего быть выразителем самодеятельного рабочего движения» 342. Современники наперебой отмечали ленинскую нетерпимость ко всему, что противоречило его собственным взглядам или хотя бы не совпадало с ними. Георгия Соломона «прежде всего отталкивала его грубость, смешанная с непроходимым самодовольством, презрением к собеседнику и каким-то нарочитым (не нахожу другого слова) “наплевизмом” на собеседника, особенно инакомыслящего и не согласовавшегося с ним, и притом на противника слабого, ненаходчивого, небойкого… Он не стеснялся в споре быть не только дерзким и грубым, но и позволять себе резкие личные выпады по адресу противника, доходя часто даже до форменной ругани». Ленин действительно был беспощаден к своим противникам и не стеснялся в выражениях в их адрес. Особенно в отношении противников слабых: «Его “наплевизм” в самую душу человека был в отношении таких оппонентов особенно нагл и отвратителен… В нем не было ни внимательного отношения к мнению противника, ни обязательного джентльменства. Но сколько-нибудь сильных, не поддающихся ему противников Ленин просто не выносил, был в отношении их злопамятен и крайне мстителен, особенно если такой противник раз посадил его в калошу».

Ленин не допускал ни малейшего отклонения от его мыслей и убеждений. Прежние коллеги при появлении разногласий становились заклятыми врагами и испытывали взаимное неприятие на физиологическом уровне, «до проявления какой-то идиосинкразии к нему». Соломону вспоминался «покойный П. Б. Аксельрод, не выносивший Ленина, как лошадь не выносит вид верблюда… П. Б. Струве в своей статье-рецензии по поводу моих воспоминаний упоминает имя покойной В. И. Засулич, которая питала к Ленину чисто физическое отвращение» 343.

При этом и соратники, и недруги отмечали у Ленина те качества, которые обычно присущи подлинным лидером. Прежде всего, он свято верил в свою миссию. Хотя слово «свято» сам бы он категорически отверг как проявление тупого обскурантизма. Он знал себе цену. «Понимал ли он все свое значение? – задавал себе вопрос Бухарин. – Я не сомневаюсь ни одной секунды, что да» 344. «Непоколебимая вера в себя, которую много лет позднее я назвал его верою в свою предназначенность, в предначертанность того, что он осуществит какую-то большую историческую миссию, меня сначала шокировала…» 345.

Ленин был уверен в своем безусловном праве руководить партией, хотя бы в силу организационных способностей. И говорил Валентинову: «Плеханов – первоклассный ученый, но я бы очень хотел, чтобы кто-нибудь мне указал, кого за последние 25 лет он организовал и способен ли он вообще что-либо и кого-либо организовать. О других – Аксельроде, Засулич, Старовере – смешно и говорить».

Ленин был фанатиком, каким и бывает вождь. Александр Константинович Воронский – литературный критик, руководивший одновременно военно-боевой организацией большевиков в Свеаборге, – утверждал: «Ленин, конечно, “одержимый”. Он всегда говорит об одном и том же. С разных, иногда с самых неожиданных сторон он десятки раз рассматривает, в сущности, одно основное положение. Вообще же он говорит, как человек, у которого одна основная идея, “мысль мыслей”, непрестанно сверлит и точит мозг и около нее, как по орбитам вокруг солнца планеты, кружатся остальные. Основное ядро никогда не рассеивается в сознании, ни на минуту не уступает своего места гостям. Этот хозяин прочно живет в своем жилище» 346. Что же это за миссия, за “мысль мыслей”? Как мы знаем, имя ей – революция. Если бы он с юности не думал о ней двадцать четыре часа в сутки, Октябрьской революции могло и не произойти. Ленин был максималистом, действовавшим по принципу, им же провозглашенному: «Кто не за революцию, тот против революции. Кто не революционер, тот черносотенец» 347.

Был ли Ленин мужественным человеком? Да, потому что человек не мужественный в принципе не может претендовать на лидерство, а тем более на борьбу с государственной машиной и на руководство страной. Но он не путал мужество с безрассудным риском и точно не готов был слишком уж рисковать самим собой. «Он никогда не пошел бы на улицу “драться”, сражаться на баррикадах, быть под пулей, – замечал Валентинов. – Это могли и должны были делать другие люди, попроще, отнюдь не он. В своих произведениях, призывах, воззваниях он “колет, рубит, режет”, его перо дышит ненавистью и презрением к трусости… Даже из эмигрантских собраний, где пахло начинающейся дракой, Ленин стремглав убегал. Его правилом было “уходить подобру-поздорову” – слова самого Ленина! – от всякой могущей ему грозить опасности… Он был начальником Генерального штаба и всегда помнил, что во время войны он должен обеспечить главное командование» 348. Ленин любил сокрушать своих противников на расстоянии, избегая дуэлей.

К сильным сторонам Ленина – и подпольщика, и руководителя – относилось его крайне внимательное отношение к вопросам конспирации, от него ничего без надобности не утекало. «Устойчивой, непреходящей ленинской страстью была его любовь к секретам, подпольным конспиративным связям, тайным операциям, – писал Волкогонов. – Вождь русской революции был Жрецом тайн: исторических, политических, моральных, партийных, революционных, дипломатических, военных, финансовых. Ленинские “архиконспиративно”, “совершенно секретно”, “тайно”, “негласно” оттеняют одну из существенных граней ленинского портрета» 349. У него будет больше кличек и псевдонимов, чем у кого-либо в российской истории: Старик, Ильин, Петербуржец, Фрей, Карпов, Тулин, Мюллер, Рихтер, Иорданов, Петров, Майер и множество других.

Нередко входя в раж, Ленин действовал как азартный игрок. «Азарт был свойством его натуры, но он не являлся корыстным азартом игрока, он обличал в Ленине ту исключительную бодрость духа, которая свойственна только человеку, непоколебимо верующему в свое призвание, человеку, который всесторонне и глубоко ощущает свою связь с миром и до конца понял свою роль в хаосе мира, – роль врага хаоса» 350, – замечал Горький. Азарт Ленина отмечала Алексинская, с мужем которой он играл в шахматы: «Есть хорошие шахматисты, которые настолько любят и ценят красивый процесс игры, что сами исправляют ошибки противника, Ленин не из этого числа: его интересует не столько игра, сколько выигрыш. Он пользуется каждой невнимательностью партнера, чтобы обеспечить себе победу. Когда он может взять у противника фигуру, он делает это со всей поспешностью, чтобы партнер не успел одуматься. В игре Ленина нет элегантности» 351.