Антал Серб - Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы

— Совершенно верно. Вот теперь я все вспомнил. Но что же мы не пьем?.. Да, так, значит, потом этот несчастный умер от той же болезни, что и старый граф. Странный случай.

— Более чем странный, если учесть, что старик Роско загнулся от этой тропической болезни с длинным названием уже через много лет после возвращения из Бирмы в Англию.

— Да, конечно. Не стану отрицать, именно поэтому я и еду в Ллэнвиган. Но ради Бога, не говорите об этом никому. Только объясните мне, а то я не совсем понимаю: какое отношение имеет граф Гвинед к смерти старого Роско?

— В эти дела вас там, естественно, никто посвящать не будет. Но поскольку вы были со мной откровенны, я вам тоже кое-что расскажу. Наклонитесь поближе, чтобы Осборн не услышал.

— Я весь — внимание.

— Роско составил завещание, по которому в случае его насильственной смерти все нажитое им богатство переходит к его благодетелю графу Гвинеду или к потомкам графа.

— Мэлони, это абсурд! Таких завещаний в Англии не бывает.

— Никакой это не абсурд. У Роско была навязчивая идея, что жена хочет его отравить. Поэтому он тайком от всех составил такое завещание.

— Но почему он завещал свое состояние Пендрагонам?

— Да потому, что Роско был по гроб обязан старому графу. И еще потому, что он увел невесту у нынешнего графа и всю жизнь испытывал угрызения совести. Ему хотелось загладить свою вину.

— Значит, с этим связан интерес графа Гвинеда к тропическим болезням? Вы считаете, что Роско умер не своей смертью — и граф унаследовал его состояние?

— Именно так.

Все встало на свои места. Мое постоянное пристрастие ко всему необычному привело меня к какой-то великой тайне, которую, вероятно, именно мне и предстояло разгадать. В тот момент я искренне пожалел о том, что разбираюсь в чем угодно, только не в тропических болезнях. Я чувствовал, что все это самым непосредственным образом связано с тем странным телефонным звонком. Что-то назревало. Вокруг меня плелась невидимая паутина.

Тем временем беседа между Пэт и Осборном, по-видимому, зашла в тупик. Оба сидели как на похоронах, молча глядя перед собой. У девушки был несколько раздраженный вид, юный аристократ явно скучал. Чтобы разрядить атмосферу, Мэлони подсел к нему, а я заговорил с Пэт.

— Ну, чем вас развлекал его светлость? — полюбопытствовал я.

— Светлость он или нет, но, по-моему, этот господин маленько с приветом. Мне плевать, на титулы, лишь бы человек проявлял деликатность.

— А он не проявлял?

— Да какое там! Он все время рассказывал мне про какого-то немца по фамилии Данте, который всех посылал к чертям. И еще про какую-то из моих коллег, которую звали Лаида и о которой этот Данте написал, будто она плавала в… стыдно даже сказать в чем. Журналисту не подобает писать такое о порядочной девушке. Что за друзья у этого молодого человека?

— Обожаю порядочных девушек, — сказал я, взяв ее за руку. — Вы — порядочная девушка, я — порядочный юноша, так давайте держаться вместе в этом пакостном мире!

— Я сразу поняла, что у вас отзывчивое сердце, — прощебетала Пэт.

— К тому же очень нежное и одинокое, — с чувством добавил я и в доказательство этого придвинулся поближе и обнял ее за талию.

— Да, по глазам видно, что вы умеете быть нежным в сердечных делах.

После этого я беспрепятственно поцеловал ее обнаженное плечо.

— А я вот не знаю, какой бываете вы в сердечных делах. Надо бы узнать.

Дальнейший процесс ухаживания происходил уже без слов. Да и годятся ли здесь обыденные слова? О, если б я был поэтом!.. Только стихами можно передать ощущения человека, обнимающего после полуночи английскую девушку.

Но так уж я устроен, что, даже сгорая от страсти, всегда прислушиваюсь к тому, что происходит вокруг. И я услышал, как Мэлони объяснял Осборну, что я сделал якобы все возможное, чтобы получить приглашение в Ллэнвиган. Что я, оказывается, пошел на вечеринку к леди Малмсбери-Крофт, потому что знал, что там будет граф Гвинед.

А в это время Пэт тоже что-то рассказывала, но я уже ничего не слышал и думал только об одном: на кой черт Мэлони понадобилось искажать факты? Только потому, что он органически не способен говорить правду и каждого меряет на свой аршин? Или, может быть… За этим кроется какой-то умысел, и все происходящее является частью заговора, в существование которого я уже готов был поверить, заранее трепеща от ужаса.

Осборн равнодушно выслушал Мэлони, после чего поднялся со словами:

— Прошу прощения, мне пора идти. Встретимся в Ллэнвигане.

И, не прощаясь, удалился, как чеширский кот из английской сказки. Он явно не мог больше сидеть за одним столом с женщиной.

Мэлони пересел за соседний столик, где гуляла веселая компания, и я снова остался наедине с Пэт. Ну что ж, подумал я, тем лучше. Пусть этот ветрогон делает все, что ему заблагорассудится, я же тем временем пойду провожать девушку домой — а там чем черт не шутит… Или лучше приглашу ее в свою холостяцкую обитель. В конце концов филолог тоже человек. У нее должно быть роскошное белое тело, которое я только рассматривать буду, наверно, не меньше часа, когда она скинет свои одежды.

— Вы любите музыку? — спросил я.

— Обожаю. Вы бы видели, как я танцую!

— Знаете что, давайте уйдем отсюда. Здесь слишком шумно. Пойдем ко мне, попьем чайку, я заведу граммофон, потанцуем…

— Да вы что? Мы с вами едва знакомы.

— Не беда. У нас будет возможность познакомиться получше.

— Будь вы англичанином, я бы дала вам пощечину.

— А так как я иностранец, поцелуйте меня.

— На виду у всех? Это невозможно, — рассудительно сказала она.

Дело казалось уже почти слаженным. Оставалось только уйти отсюда, и мне предстояла бы сказочная ночь в этом чопорном Лондоне, где даже самому Казанове пришлось однажды в течение шести недель вести беспорочный образ жизни. Но злая судьба распорядилась иначе. Я так и не понял, что за неведомая сила заставила меня взглянуть на Мэлони, сидевшего за соседним столиком.

Мне показалось, будто он тайком подавал девушке какие-то знаки, хотя не берусь утверждать со всей ответственностью, что так оно и было. Может быть, у меня чересчур разыгралось воображение.

Во всяком случае, мои прежние подозрения вспыхнули с новой силой. Меня моментально обуял какой-то панический животный страх. Эта девушка, несомненно, тоже является участницей заговора, и наша встреча подстроена заранее. И если я сейчас приведу ее к себе, Бог знает что может случиться…

Я совершенно не представлял себе, чего именно мне следует опасаться, но смутно ощущал, что, если сейчас попаду в эту ловушку, то уже по уши увязну в мрачной мистерии, разыгрывающейся вокруг Ллэнвигана. Телефонные угрозы, полночный рыцарь, таинственная смерть Уильяма Роско — все это приобретало какой-то зловещий смысл, и я уже не мог совладать с охватившим меня страхом.