Олег Суворов - Орден Казановы

А Морев уже бросился в дальний конец дома — туда, где находился чулан и царила полнейшая темнота. Легко ориентируясь и двигаясь кошачьими движениями, он прокрался к узкому, выходившему в торец окну, открыл его и выбрался наружу. Полная луна находилась с другой стороны дома, поэтому здесь на земле лежала густая чёрная тень.

Пригнувшись и вжав голову в плечи, Морев поспешно побежал к забору, отчётливо вдавливая кованые каблуки сапог во влажную почву. В том месте, где рядом с забором росла старая липа, он сунул револьвер в кобуру и принялся лихорадочно обшаривать доски ладонями. Поранив руку о торчащий гвоздь, Морев прикусил губу и полез в карман за носовым платком. Но обмотал им вовсе не палец, а сам гвоздь, после чего поднатужился и вытащил его из доски.

Всё это время со стороны дома раздавались одиночные револьверные выстрелы, звучавшие всё реже и реже. Зато в окнах первого этажа пламя уже полыхало вовсю.

— Ну, с Богом! — прошептал Морев, без малейшего скрипа отодвигая доску в сторону. Осторожно, стараясь не порвать мундир и не уронить фуражку, он протиснулся в щель. Оказавшись в лесу, по другую сторону забора, террорист аккуратно вернул доску на место и, присев за кустами, прислушался. Где-то поодаль, за деревьями, раздавались негромкие голоса и мелькали белые — такие же, как у него, — жандармские мундиры...

Спустя полчаса после начала стрельбы всё было кончено. Пожар вовремя удалось потушить, чему немало способствовал один из террористов — Иван. Его товарищ, увидев, что нижний этаж дома оказался в пламени, страшно запаниковал. Прекратив стрельбу, Дмитрий выбросил револьвер в окно и, размахивая руками, принялся звать на помощь полицию. Но, так и не дождавшись, пока городовые взломают запертую на амбарный замок калитку, свесился из окна и бросился вниз. И хотя высота была сравнительно небольшой — не более трёх метров, — прыжок оказался крайне неудачным. Дмитрий всем животом напоролся на малозаметный деревянный колышек, когда-то поддерживавший чахлый куст крыжовника, и скончался по дороге в больницу.

Иван же отважно кинулся по лестнице вниз и начал тушить пожар. К тому моменту, когда в дом ворвались жандармы, он уже вовсю боролся с огнём, поэтому даже не сразу дался им в руки, вырываясь и крича во всё горло:

— Здесь раненый, ему помогайте!

Увы, но Филиппу Игоревичу Богомилову никакие земные заботы уже помочь не могли... Увидев широко раскрытые глаза несчастного биолога, во лбу которого чернела дыра от револьверной пули, Макар Александрович едва удержался от того, чтобы лично не пристрелить попавшего ему в руки террориста. Сам же Ивам горячо уверял, что никогда в жизни не пошёл бы на такое злодейство, и замолчал лишь после того, как его основательно избили жандармы.

Когда следователю сообщили, что «главный злодей» бесследно исчез, Гурский сделался чернее тучи. Именно поэтому Макар Александрович и не внял словам вездесущего Кутайсова, который проник в дом вместе с полицией и первым сумел провести поверхностный обыск. На втором этаже доме журналисту удалось найти карту Бородинского уезда Можайской губернии, испещрённую странными пометками, расставленными на местах знаменитой битвы.

— Смотрите, Макар Александрович, похоже, этот бомбист опять что-то замышляет, пытался он заинтересовать следователя, отстав лишь после того, как получил классический совет: «Убираться ко всем чертям!»

А зря! Зная интуицию Кутайсова и его везение на счастливые догадки, Макар Александрович мог бы повнимательнее отнестись к словам журналиста.

На последнем, заключительном заседании конгресса «Мозг — Разум — Душа» по предложению его председателя все присутствующие минутой молчания почтили память, как выразился Иван Ильич Сечников, «молодого и талантливого учёного, которому так и не суждено было донести до уважаемых участников конгресса свою многообещающую концепцию продления человеческой жизни».

— А знаете, Макар Александрович, — вполголоса обратился Винокуров к следователю, когда все опустились на свои места и заседание продолжилось, — господин Морев является для меня и моего семейства каким-то злым демоном.

— И не только для вашего семейства! — угрюмо заметил Гурский.

— Согласен, однако же у меня к нему особые счёты. Этот господин убил не только моего троюродного племянника, но, по всей видимости, и мою жену. Помните, во время нашей первой встречи я рассказывал вам об обстоятельствах её гибели?

— Разумеется, помню, — кивнул следователь. — Швейцарская полиция решила, что Ольга Владимировна по неосторожности сорвалась со скалы, хотя, по вашим собственным словам, незадолго до этого она стала свидетельницей ссоры двух российских политэмигрантов.

— Именно так.

— Но почему вы решили, что господин Морев к этому причастен?

— А потому, что три дня назад я снова встречался с Карамазовым, который перед своим отъездом решил сообщить мне некоторые подробности. Оказывается, первым из поссорившихся господ был нынешний вождь большевиков господин Ульянов, а вторым — Морев. Именно он-то и пытался в порыве гнева сбросить господина Ульянова в пропасть...

— И очень жаль, что ему этого не удалось, — машинально пробормотал следователь, а когда Денис Васильевич вскинул на него удивлённые глаза, нехотя пояснил: — Одним экстремистом стало бы меньше. Кстати, а почему вы до сих пор не рассказали мне о встрече с Карамазовым? Куда он направился, где сейчас находится и чем намеревается заняться?

— Сейчас он, вероятно, уже далеко... — И Винокуров пересказал тот памятный разговор, особо упомянув об удивительной духовной эволюции бывшего послушника оптинского старца Зосимы и нынешнего адепта «тайной доктрины» госпожи Блаватской — Алексея Фёдоровича Карамазова.

— Вы думаете, это всё искренне? — равнодушно поинтересовался Гурский.

— О да, уверен!

— Ну, дай-то Бог... Знаете, Денис Васильевич, но если буддизм действительно способен из бомбиста сделать мирного собирателя библиотек, то я готов завтра же направить Священному Синоду послание с предложением о новом крещении Руси!

— Почему крещении? Насколько я знаю, обряд посвящения в буддисты проходит несколько иначе.

— Это не важно. Главное в другом — для борьбы с чумой терроризма ж о средства хороши.

После этого замечания они замолчали и стали прислушиваться к выступлениям учёных. А на подиуме разыгрывался последний и, как обычно, жаркий спор между извечными оппонентами — профессорами Сечниковым и Ферингтоном.

— В своём недавнем интервью журналу «Логос», — с привычной запальчивостью говорил Иван Ильич, — мой уважаемый английский коллега вновь повторил своё утверждение о том, что тайна бессмертия таится в глубинах человеческого «Я». Именно поэтому изучение проблем физического продления жизни тела как носителя «Я» — чем, кстати, и занимался наш злодейски убитый коллега Богомилов! — должно идти рука об руку с исследованием человеческой психики. По мнению профессора Ферингтона, чем более развитым является самосознание, тем более совершенна обладающая им личность. И с этим можно было бы согласиться, если бы на вопрос о способах создания совершенной личности профессор Ферингтон не уклонился бы от ответа, заявив лишь, что такие способы существуют. Надеюсь, что я выражу общее мнение, если от имени всех учёных коллег попрошу его удовлетворить наше любопытство. — И Сечников сошёл с трибуны, уступив её англичанину.