Олег Суворов - Орден Казановы

— Однако что касается Рождества...

— Только в этом Рим и прав, ибо мы, вы верно хотите сказать, не празднуем его в дни зимнего солнцеворота, как должно. Позвольте вам заметить, что это сущая безделица. Лучше допустить сию небольшую оплошность, чем нанести подданным моим великую обиду, убавив на одиннадцать дней календарь и этим лишив дней рождения или именин два или три миллиона душ. В голос, конечно, никто сетовать не будет, сие здесь не в чести, но на ухо друг другу станут твердить, что я в Бога не верую и по своему неслыханному тиранству убавила всем жизнь на одиннадцать дней. Столь глупая, смехотворная хула отнюдь меня не рассмешит, ибо у меня найдутся и более приятные поводы для веселья.

— И всё-таки смею заметить, что такие оплошности могут служить основой как для серьёзных затруднений, так и для самых водевильных недоразумений.

— Так воспользуйтесь этим, любезный господин Казанова, и сочините подобный водевиль для моего придворного театра. Нам так не хватает хороших пьес, что порой мне приходится самой браться за перо.

— Вы, Ваше Величество, действительно хотите, чтобы я написал для вас пьесу?

— Да, и очень надеюсь, что она будет презабавной.

Государыня насладилась моим удивлением и оставила меня пребывать в нём. Немало озадаченный подобным заказом, я вернулся домой к своей милой Заире и в ответ на её ласкательства заявил, что сегодня всю ночь буду занят. Моя прелестница мгновенно уподобилась тигрице, решив, что я вновь буду играть в карты или искать общества продажных девок, и успокоить её удалось лишь клятвенным заверением, что я не собираюсь покидать стены дома.

Проведя всю ночь и весь следующий день за сочинением пьесы, озаглавленной мной «Любовные безумства, или Всё врут календари», я решился просить графа Панина представить её на суд государыни, дабы не обременять её лишний раз своим обществом и, прогуливаясь в очередной раз в Летнем саду, не показаться навязчивым. Велико же было моё изумление, когда спустя всего день посыльный от графа доставил мне личную записку императрицы, извещавшую об её полном восторге и намерении немедленно отдать мою пьесу в репетицию. К записке была приложена драгоценная брошь удивительной работы, вся усыпанная бриллиантами.

К несчастию, мне не довелось увидеть свою пьесу на сцене театра Её Величества, а что касается драгоценной броши, то она была похищена у меня при неясных обстоятельствах, поэтому так и осталась в России. Сильно подозреваю, что украл её не кто иной, как великорослый брат моей Заиры во время одного из наших с ней посещений её родителей в Екатерингофе. Этот детина, которого все родные дразнили Рогожкою, был зело хитёр и плутоват, а посему от него и не того можно было ожидать. Мне осталось лишь пожалеть о том, что драгоценный подарок государыни не достался его чудной сестре, о которой я навсегда сохранил самые приятные воспоминания. Бела она была как снег, а чёрные волосы ещё пущий блеск придавали этой белизне. Если б не проклятая её неотступная ревность да не слепая вера в гадание на картах, кои она всяким день раскладывала, я бы никогда с ней не расстался...»

Лет восемь назад к главе московского политического сыска явилась очень высокая, худощавая и симпатичная молодая дама с пышными золотыми волосами и холодны ми зелёными глазами. На кончике носа у неё сидели очки в золотистой оправе, отчего общее выражение лица имело одновременно забавный и милый вид, чем-то напоминавший учёного енота.

Дама представилась выпускницей Смольного института Зинаидой Аристарховной Водопьяновой и — к немалому удивлению полицейского! — решительно заявила, что хочет бороться с врагами государя в качестве тайного агента охранного отделения. Так в охранном отделении появился один из лучших агентов, позднее получивший прозвище «Азеф в юбке», а после отхода от дел личным распоряжением царя удостоенный поистине княжеской пенсии — 3600 рублей в год.

По своему характеру Зинаида Аристарховна была спокойной и весёлой, деловитой и рассудительной, крайне скромной и беспредельно авантюрной! Обожая таинственность и риск, она была крайне холодна душой, хотя блестяще умела демонстрировать мнимую сердечней и. и теплоту. Безмерно развратная — она меняла любовников, именовавшихся «партнёрами», чаще, чем постельное бельё, — Зинаида Аристарховна при этом действительно обладала некими принципами и в беседах со своими коллегами заявляла буквально следующее: «Я не предатель, а обычный и честный сотрудник департамента полиции в его борьбе с революционным движением».

Возможно, в желании стать тайным агентом помимо любви к авантюризму и возможности беспрепятственно менять «партнёров» сказалась и её страсть к Николаю II, которого она полющий ещё в нежном подростковом возрасте, когда он был цесаревичем. Своего сына, родившегося у неё от брака со студентом, готовившим покушение на царя, но благодаря этому самому браку вовремя арестованным и отправленным на виселицу, она назвала именно Николаем.

Поначалу карьера Зинаиды Аристарховны проходила в Московском охранном отделении и складывалась более чем успешно! Она ухитрилась стать секретарём Московского областного комитета партии эсеров и выдала полиции всю боевую дружину. При этом у неё имелась бесценная для тайного агента способность всегда бросать тень на других членов организации, которых и обвиняли в провале той или иной операции, после чего некоторые стрелялись сами, а других — хватали и казнили.

Например, благодаря Зинаиде Аристарховне сорвалось покушение Фрумы Фрумкиной на московского губернатора и Сергея Пулихова — на губернатора минского. Первую вовремя схватили прямо в театре, второго Зинаида снабдила неисправной бомбой. Оба покушавшихся были успешно повешены, однако на неё не пало даже тени подозрения. Особенно блестяще она проявила себя во время Московского восстания 1905 года, когда лично вербовала революционно настроенных студентов и рабочих и тут же их выдавала полиции. После разгрома восстания Зинаиду Аристарховну перевели в столицу, где стали поручать максимально ответственные или деликатные задания.

Последнее по счёту дело оказалось именно таковым. Охранному отделению было давно известно, что великий князь Александр Михайлович на почве своего увлечения мистикой и оккультизмом периодически общается с весьма подозрительными личностями — в частности, с неким «профессором чёрной и белой магии» Щегловым. Этот проходимец арестовывался по чисто уголовному делу старшим следователем сыскной полиции Гурским, но благодаря ходатайству великого князя был отпущен.