Олег Суворов - Орден Казановы

— Серьёзно? — наморщила лоб Ольга. — Ах ну да, верно, это та вертлявая шатенка с длинным носом, которая что-то выспрашивала у меня по поводу Гурского. Слушай, а вдруг это она украла мою брошь, а Гурский был только предлогом?

Кутайсов удивлённо покачал головой, после чего встал с дивана и пересел поближе к молодой женщине, устроившись на широком подлокотнике её кресла. Перед тем, как ответить, он осторожно взял в руки конец её шали и провёл по губам нежной белой бахромой, наслаждаясь тонким ароматом духов, которыми она пропиталась.

— Во-первых, сударыня, нос у Елизаветы Николаевны ничуть не длиннее вашего, а что касается броши, то оставь эти нелепые подозрения для своего нелепого мужа!

— О, ты себе даже не представляешь, насколько он нелеп! — невесело улыбнулась она. — О его ляпах в приличном обществе можно рассказывать анекдоты. Именно потому мы и перестали хоть где-нибудь бывать вместе.

— Так расскажи!

Ольга недоверчиво покосилась на журналиста.

— Если я это использую, то без указания имён, клянусь! — тут же добавил он, прикладывая правую руку к сердцу.

Она понимающе усмехнулась.

— Ну да, я чуть не забыла, что имею в любовниках сотрудника самого знаменитого юмористического журнала России... Ладно, записывай. Однажды мы были в гостях и разговор зашёл о недавних постановках Шекспира. Ну, мой Сенька слушал, слушал, а затем вдруг удивился: «И что за странные фамилии носят иные персонажи! Розенкранц и Гильденстерн, Монтекки и Капулетти, Эльтон и Баскунчак!»

— Бедняга! — от души рассмеялся Кутайсов. — Ну, Эльтон ещё можно перепутать с Эльсинором, но с чем наш образованный Семён Кузьмич перепутал Баскунчак?

— Но и это ещё не всё, — не унималась Ольга, рассказывая таким тоном, словно бы глупость и невежество мужа унижали не столько его, сколько её саму. — Минут через двадцать, когда все уже успокоились и забыли, Сенька, который продолжал слоняться по гостиной, попивая шампанское, услышал другой разговор — на этот раз о Ветхом завете, который он даже не читал, — и вновь решил поразить всех своей образованностью. Видел бы ты, с каким преглупейшим и напыщенным видом он изрёк: «Минет, текел, фарес», а потом долго стоял столбом и не мог понять причин всеобщего хохота.

— Да, твой муж просто уникум, — улыбаясь, подтвердил любовник и попытался обнять молодую женщину. — Как же мне тебя жаль, бедняжка.

— Оставь, мне всё это не нравится, — брезгливо передёрнула плечами Ольга.

— Что тебе не нравится?

— Да вся эта ситуация с нашим адюльтером. Крадучись, приходить на гною квартиру, опасаясь в любой мо мент увидеть Сеньку или кого-нибудь из нанятых им субъектов. Это какой-то пошлый водевиль!

— Но чего же ты хочешь?

— А сам не догадываешься?

— Если тебе не нравятся водевили, то мы можем сходить на боевой фарс в четырёх действиях под названием «Девушка с мышкою». Согласно газетной рекламе, там обещают эффектную сцену «конкурс натурщиц», возможно, это по тому самому роману Брешко-Брешковского «Записки натурщицы», который я тебе недавно присылал. Что касается финала, то в нём зрителей ожидает незабываемый сон кутилы. Можно себе представить, что ему снится... Ну что, идём?

Ольга не отвечала. Более того, она насупилась и отвернулась. Тогда Кутайсов нагнулся, заглянул в её строгие чёрные глаза и глубоко вздохнул.

— Ну хорошо, я всё прекрасно понимаю или догадываюсь... Вопрос только в том, как нам избавиться от Сеньки? Не на дуэль же мне его вызывать!

— Ты ещё предложи уличить его в супружеской измене и на этом основании заставить согласиться на развод! — сердито фыркнула Ольга.

— А, ты намекаешь на ту карикатуру, засмеялся Кутайсов. — Знала бы ты, сколько неприятностей я мог из-за неё иметь с нашей целомудренной цензурой!

В последнем номере «Сатирикона» была напечатана его карикатура, на которой изображалась семейная сцена — жена, застав мужа в объятиях молодой няньки, гневно вопрошала: «Мы взяли эту девушку, чтобы она нянчилась с нашим ребёнком или с твоим сладострастием?» В первоначальном варианте вместо «сладострастия» стояло совсем иное слово, однако главный редактор заявил Кутайсову, что не желает закрытия журнала «по причине оскорбления общественной нравственности».

— Ни на что я не намекаю! — по-настоящему разозлилась Ольга. — Неужели ты не в состоянии предложить ничего толкового? Если уж тебе удалось спасти эту кривляку фрейлину от приставаний самого Распутина, то неужели ты не сможешь избавить меня от мужа?

— Нет, разумеется, я что-нибудь придумаю. Мне же и самому хочется сделать тебя свободной.

И Кутайсов действительно задумал» я, но не над тем, как избавиться от Семёна, а о том, какое будущее может иметь его роман с Ольгой. Да, она чертовски красива, самоуверенна, остроумна, и, казалось бы, именно такую женщину можно считать совершенством, однако эти её качества и являлись главным препятствием для решительного шага. Увы — и уж в этом-то Сергей Алексеевич не мог не признаться самому себе, — но по жизни его больше устраивали другие, гораздо более скромные женщины. Пусть они не столь красивы или умны, но зато как внимательно слушают его разглагольствования, как искренне восхищаются «лёгкостью пера», как весело смеются над непритязательными остротами. С ними он чувствует себя абсолютно свободно — как султан в собственном гареме, — зато с Ольгой приходится постоянно себя контролировать, иначе его ждёт сердитое фырканье или весьма ехидное замечание.

Странное дело, — но именно потому, что они оба являются весьма неординарными личностями, им так непросто находиться вместе. Это как если бы в замкнутое помещение внесли сразу два слишком ярких светильника, после чего там стало бы трудно находиться — и глаза бы слезились, и голова болела. Сама Ольга вполне успешно уживается с таким ничтожеством, как её муж, зато с ним, Сергеем, дерзка, холодна и надменна, словно бы постоянно боится уронить своё достоинство. Порой он настолько уставал от непрерывной борьбы самолюбий, что после свиданий с ней бежал в публичный дом, дабы «отдохнуть душой» в обще» те самых вульгарных проституток, лишь недавно приехавших из провинции и потому сохранивших столь умиляющую и вселяющую глупость и непосредственность. Насколько же спокойнее и вольготнее он себя с ними чувствовал!

Кстати, и с той же фрейлиной, которую он буквально вырвал из жадных объятий Ефимыча в тот момент, когда беспомощный Винокуров корчился на полу от боли, Кутайсов как-то сразу почувствовал себя легко и свободно. Особенно если вспомнить тот благодарный взгляд, которым она наградила его напоследок, когда уже садилась в карету. Пожалуй, надо будет встретиться с Денисом Васильевичем и узнать, зачем же они всё-таки приходили к Распутину?