Юрий Сумный - Хазарский пленник

— Не тебе, смутьян, кричать о правде! — оскорбился Крутобор.

За спинами хазар слышался нараставший гам. Сотник крикнул что-то, и стражи сноровисто взлетели на спины коней, хватая луки, поскольку до зубчатого вала дружины, собранной Митяем, добрых тридцать саженей.

— Отчего же? — не согласился Владимир. — Как раз кричать они мастера! Что ещё умеют христиане? А, Митяй? Ты же христианин?

— А ты братоубиец! — звонко провозгласили из толпы. — Ступай прочь из Киева!

Митяй вскинул вверх руки, и гомон несколько стих. Предводитель сборного мятежного отряда смело приблизился к Владимиру и потребовал:

— Дай Киеву правду! Или хочешь владеть, как разбойник, силой?

— Я князь по праву! — зло отозвался Владимир.

— Нет. Право — Ярополка. Спроси у народа. А не веришь нам, призови знающих. Того же ведуна Олексу. Пусть старик скажет, кто ты. Князь или братоубивец.

Некоторое время стороны стояли в ожидании, ни та, ни другая сила не решалась вершить правосудие на свой лад. За Олексой послали загодя, Митяй позаботился, и вскоре трое всадников показались на узкой улочке. Толпа всколыхнулась, вытягивали шеи, глазели, ждали старого ведуна и знахаря. Догадываясь, что Митяй сготовил князю ловушку. Кто уповал на Олексу, когда речь шла о правде, о смерти Святослава? Так отчего не выслушать старика нынче? Трудно отпираться, и Владимиру появление ведуна не принесло радости. Угадать, что он скажет, невозможно.

— Что, Владимир? Жалеешь небось, что старца кликнули? — улыбается Митяй. — Так ещё не поздно, выходи на суд Прави. Один на один. Поглядим — кто люб нашим богам.

В сборище бунтовщиков послышались смешки, глумливые выкрики. Кто б усомнился в Митяе? Да его и трое Владимиров не одолеют, не зря тысяцкий приставал лишь к тем походам, кои полагал удобными для себя, зазря кровь не лил, выбирал. И терпели, ибо куда денешься, терять непобедимого воина, подталкивая к наёмничеству, глупо. И так много славных бойцов разъехалось кто куда, кто с купцами ходит, кто в той же Византии служит.

— Князь, вели — всех разгоним, — шепнул Кандак, стоя за спиной Крутобора. — Сам видишь, добром не поймут. Не жди большого огня, заливай сразу!

В этот миг из толпы выбрался воин в старом шлеме, серебряная стрелка и крупные кольца не позволяли разглядеть лицо. Смахнул шлем и поклонился князю, ведуну, дождался мига тишины, после чего громко обратился к толпе:

— Я — служил Глебу. Величать Августом. И подлинно знаю, кто вправе держать стол киевский.

Снова наступила тишина, задние напирали, стараясь приблизиться к месту спора, стражники едва удерживали толпу. Митяй довольно ухмыльнулся. Пригляделся к Августу и негромко хмыкнул:

— Похож. Видал тебя при Глебе. Отчего ж утёк? Владимира забоялся?

Всадники оставили лошадей и ведуна подталкивали в центр круга, к Владимиру и Митяю, ожидая, как решится дело, мирно или в драчке. Но сперва ждали признаний слуги Глеба, многие помнили его — вечную тень князя. Август поклонился толпе и сказал громко, чтоб всем было слышно:

— Ярополк не вправе владеть Киевом. Он сын Глеба, не Святослава. Кричать любой может, но правда иная.

В глазах Митяя показалось удивление, но прямодушный тысячник не намеревался разбираться с правами и уделами, не для того привёл народ. Насмешливо улыбаясь, Митяй низко поклонился незнакомцу:

— Челом тебе, разумник. Заждались тебя, мудрого. И кто ж наделил тебя светом истины? Молод ты, чтоб при люльке стоять, откуда знаешь, кто кого зачинал? Или бабка повитуха нашептала?

— Знаю, что говорю, — возразил Август. — Глеб не скрывал...

— Сказать можно всякое, — отмахнулся Митяй. — Небось, Владимир надоумил? Чего ещё наплетёшь?

— А того... не один я знаю о Глебе. Князь письмо составил Ярополку, заветное, где во всём открылся, покличьте писца, он присягнёт.

— Не надобно присяги, — вступился Олекса.

И толпа умолкла, даже насмешники угомонились. Все ждали решения волхва, уж ему-то открыто тайное, известно всё как есть. Старик испокон веку живёт в Киеве, многие помнят его с детских времён. И всегда ведун был стар, седобород, нетороплив, как будто ему безразлично сущее, ни страсти людей, ни горе толпы, ни распри ближних не смущают служителя древних богов. Время — и то минует его, течёт стороной, не касаясь облика старца. Такой не станет лгать — ибо не дорожит людскими благами, что ему порывы молодых, что ему временные настроения горожан или затруднения правителей?

— Правда сказана. Ярополк сын Глеба. И по праву княжить в Киеве — Владимиру. Византийцы хотели иного, но ты, Митяй...

Однако Митяй не дал старику договорить:

— Что нам Византия? Претич наш брат, или я лгу? Выходи на суд Правды, Владимир! Казнил воеводу, так ответь перед богом!

Что бушующему морю крик человека? Что уверения в правде? Блестит сталь, и лица ратников стянуты морщинами напряжённого ожидания, бунт созрел, и словами уже не остановить отчаянного порыва. Ведун сказал одно, а ненависть к хазарам велит иное. Разве толпу остановить словами? Уверениями? Море враждебных горожан стронулось с места и поползло к редкому ограждению наёмников.

Но князь ещё раз повторил Митяю и родственникам воеводы:

— Я клянусь, что выйду против тебя, и пусть Правь нас рассудит! Если каждый христианин примет этот суд и покорится! Каждый! Слышите?! Ибо твоя жизнь мне не нужна, мне горожан да вон девок жалко! — Он кивнул в сторону Ольги, что всё ещё стояла близ Крутобора.

— Слушайте, православные! — обрадованно возгласил Митяй. — Слушайте, что князем обещано! Пусть нас судит Правда!

Пока предводитель восставшего воинства подбивал христиан дать клятву, пройдя к рядам, снаряженным кольями да копьями, Владимир приказал Улгару:

— Откатись назад, здесь засада, вон головы над оградами, все лучники. Ближе к подворью поставь препоны, выкати повозки, распорядись сейчас же, да готовьте стрелы! Пусть штурмуют, коль прытки!

— Князь! — Филин остановил Владимира, преградив дорогу. — Дай мне выйти! По правде не возбраняется! Негоже князю смутьянам шею подставлять!

— Что князь?! Али кишка тонка?! — орал Митяй, красуясь перед толпой. Он стоял в десяти шагах, распахнув объятия, в одной руке меч, в другой круглый щит с металлическими лучами, приклёпанными к древесине. Мощный, высокий, кряжистый, в его руке меч выглядел сабелькой, и мало кто сомневался в исходе поединка, сравнивая князя и бунтаря.

— Кому ты веришь?! — громко возмутился Крутко. — Им только того и надобно.

— А нам? А нам чего надобно? — спросил князь и взялся стаскивать кольчугу, что одному сделать непросто. — О таком ли Киеве мы мечтали? Нужна ли тебе такая власть, Крутко? Дерни, дерни же! И ещё, присмотри за Августом. Он много знает... Будет полезен.