Юрий Сумный - Хазарский пленник

— Видишь! — зло повернулся к Горбаню Владимир. — Наших нет! Такова верность? А ведь своих бы услышали! На своего не каждый руку подымет! Кому проще бунт погасить?

— Перепились... поджали хвосты, — пожал плечами Горбань.

— Ладно. Хватит сопли жевать! — решил Владимир. — Крутко, бери одну сторону, Улгар — другую. Сделаем, как решили. Пусть штурмуют повозки. Положите рьяных и гоните сброд вниз, пока не утихомирятся. Кто без оружия, отпускайте, всех дураков не переделаешь, кто поднял меч — в острог! Горбань разберётся!

— Смотри, князь, — прищурился Горбань и недовольно поджал тонкие губы, — гнать можно нынче, и завтра, и на следующий год. Что проку гонять бездельников? Прищеми как следует, иначе всё впустую.

Владимир оглянулся на Крутка, но тот был занят спасённой девушкой. Тогда князь решился. Нежданно для самого себя сорвался, гневно хлопнул ладошкой о посеченную ткань на груди, стряхнул лохматые нити и приказал:

— А чтоб ни одного мятежника в городе не осталось, велю выселять изменников из города. Вместе с семьями! Дома не жечь. Кинули на воз, что в руках унесут, и за ворота!

Окружающие молчали, обдумывая нововведение Владимира, некоторые недоверчиво поглядывали на товарищей, полагая, что ослышались или неверно поняли.

— Это уж вовсе по-хазарски.

И князь повторил:

— Выселять. И пусть спасибо скажут, что не лишил жизни, детей не продал в рабство. Вот как по-хазарски. А добро — делите меж воинами. Что останется, ваше! Да, Филин, поставь-ка кого на кухню! Не верю я этим тихоням...

Он оглядел соратников, недовольно покачав головой, как будто они виноваты в мятеже, и спросил Крутка:

— Ты цел? Девицу несите в дом! Там найдутся жалостливые!

— А ты чего рыдаешь? — с улыбкой крикнул он Рахили, стоящей у крыльца. Хотел успокоить, но жена отмахнулась от протянутых рук, ответила:

— А чему радоваться? Твои соратники разбежались! Город бунтует!

— Рахья, помолчи! — Владимир погрозил пальцем, как ребёнку. — Вон, помоги кровь остановить! Да проследи, чтоб чужих в доме не было! И откуда столько прислуги?

— Кто она? — спросила Рахиль, отступая. Жена лишь теперь разглядела кровь, обломок стрелы. — Ой, не кладите её здесь! Ковры испачкаете!

— Она? — Князь невесело усмехнулся. — Невеста Крутобора!

Рахиль побледнела, отвернулась, прижимая руку к губам, сдерживая приступ тошноты, и молча, не в силах спорить, убежала в дом.

Со двора доносились крики наёмников, гиканье коней, лай взбудораженных псов, запертых в пристройке.

Но настоящая схватка началась позднее. Когда смутьяны опрокинули повозки. Потери не остановили охмелевших ратников, и хоть стрелы хазар находили цели, бунтовщики восстановили строй, вскинули копья, двинулись вперёд. Каждый шаг давался атакующим с огромным трудом, стрелы рвали цепь, выбивая то одно звено, то другое. Лучники, поддерживающие наступление, остались позади, и теперь с высоких заборов, с частоколов ближних подворий копьеносцев осыпали стрелами дружинники Владимира, заставляя ломать строй и прикрывать фланги. Волна ещё катилась вдоль берега, но гребень всё ниже и ниже, в нём уже ничего не осталось от прежней мощи и шипящей стремительности. Вскоре от двух сотен копьеносцев осталась жалкая горстка. Они истекали кровью, став спиной к спине на дороге, что вела к княжескому подворью. Но ратников никто не намеревался атаковать. Всадники Улгара проносились мимо, расстреливая неподвижное воинство, как столбы на учебном поле. Пятьсот всадников, пятьсот стрел.

Остатки Митяевой дружины скрывались под щитами, уронив ненужные копья, а конница двигалась дальше, расправляясь с бунтовщиками, вламываясь в дома, набрасывая арканы на шеи беглецов. Пожаров не было. Наёмники помнили, что дома мятежников отданы в добычу! Кто откажется от такой платы? Кто швырнёт своё же в костёр?

Ночью город не спал. Затаив дыхание, люди слушали, как дружинники выдворяли за пределы крепостной стены соседей. Всех, кого задержали на улицах с оружием, семьи тех, кого опознали среди погибших, на кого указали свои же, выкрикивая проклятья сподвижникам, втравившим в беду!

Рыдали женщины, голосили старухи, но никто не спешил на помощь, не торопился с утешением, не провожал осуждённых. Ворочались в тепле, перешёптывались о хазарских порядках, учинённых Владимиром, и снова ждали, когда же закончится ночь, когда?

А днём в одних домах справляли новоселье — где удачливые наёмники, где воины Крутобора, а в других плакали по убиенным.

Оставшиеся, собираясь за столами, обсуждали предстоящий поход на печенегов. Обсуждать поход легче, чем бунт, смерть соратников, выселение соседей. Да и не каждый теперь решится говорить о князе то, что позволяли себе вчера.

На тризне по погибшим, ближе к сумеркам, надеясь, что не все разглядят, появился Калокир. Князь в сопровождении Филина вывел гостя во двор, попросил отойти к дальнему углу конюшни, где их трудно разглядеть подвыпившим гостям.

— Прости, князь, понимаю, что лишний! Но есть забота, которой не отложить. Ходят слухи, что ты собрался на печенегов? Это правда? Нет, я не смею тебе мешать, могу лишь посоветовать!

— Калокир, ты мне помог! Отвечу как другу, приходится выводить дружину. Смута не улеглась, дурное семя ещё не вырвали с корнем. Хочу, чтоб сделали без меня. Не хватает сил смотреть на расправу, даже если знаю, что карают виновных!

— Понятно. Весьма разумно. Значит, карать будут злые хазаре? А позднее? Кто справится с ними? Ты ведь понимаешь, распоясавшихся наёмников придётся обуздать! Или же они будут вертеть тобой по своему разумению.

— Да, догадываюсь, — согласился Владимир. — Но всё же нужно сделать первый шаг.

— Хорошо. Теперь главное. — Посол приблизился к плечу Владимира и шепнул на ухо: — Как у тебя с казной? Способен ли ты выступить против Цимисхия, взять города дунайской Булгарии?

Владимир не удержался и бросил на посла удивлённый взгляд. Он всё ещё не освоил придворные манеры, не способен скрыть чувства. А ведь знает, что это недостойно князя. Ничто не должно читаться по его лицу. Особенно в делах политических.

Калокир решился, объяснил:

— Византия дала повод для похода. Ярополк — это возможность требовать от императора виры! Да ещё какой! Как поступишь с пленными? Не казнить же сдавшихся.

Владимир некоторое время молчал, не веря речам посла, призывать к походу против своей державы может или безумец, или интриган, готовящий ловушку. Но Калокир говорит открыто и не похож на безумца.