Сергей Щепетов - Воины снегов

— Любо! Сё нам любо!

Служилые, которым было поручено присматривать за Кириллом, в медицине ничего не понимали, но знали, как не дать человеку помереть до срока. Собравшись с силами, аспирант попытался спровоцировать убийство собственной бесценной личности: начал плеваться, хрипеть гнусные (как ему казалось) ругательства в лицо мучителей и всячески их оскорблять. Толку от этого не было никакого. Утро он встретил в деревянном корыте — большом и тяжёлом, — которое гнали вверх по течению три пары гребцов. Им приходилось нелегко, хотя ветер был почти попутным и слабо надувал парус, сшитый из лоскутов всевозможных тканей.

А потом был день абсурда. Кому-то понадобилось, чтобы Кирилл всё видел и запомнил. Его затащили на бугор на правом берегу реки и заставили смотреть на происходящее с расстояния чуть больше сотни метров. Пару лет назад, изучая документы соответствующей эпохи родного мира, Кирилл дорого бы дал, чтобы оказаться свидетелем подобного действа. Увы, теперь он стал не свидетелем, а участником. Точнее, соучастником.

На шестиметровом обрыве над рекой располагалось сооружение, которое русские называли «острожек». В центре помещалось довольно обширное полуподземное жилище, в котором летом, наверное, постоянно никто не жил. Рядом располагалось несколько шатров из шкур, явно представляющих собой временные помещения. Вся верхняя часть бугра была обнесена... Чем? Сразу и не подберёшь термин. В общем, некоей изгородью, в создании которой участвовал дёрн, срезанный большими кусками, брёвна плавника, принесённые с реки, камни, нарты, куски шкур и ремни, которыми всё это было увязано и переплетено. Надо полагать, что отряд таучинских лучников, подъехав зимой на беговых нартах, посмотрел бы на эту фортификацию, да и отправился бы искать более лёгкой добычи. Сейчас, однако, к крепости подступали не подвижные и лёгкие таучинские воины, жаждущие не столько поживы, сколько славы, а полуголодные злобные менгиты, не знающие местных правил воинской чести.

При всём при том баталия началась всё-таки с попытки переговоров. Навстречу казачьему десанту из острожка спустились трое стариков. «Им всё равно помирать, их не жалко, — подумал Кирилл. — Впрочем, скорее всего, они сами вызвались — это их долг и обязанность». Один из делегатов — в отороченной красивым мехом парке — начал что-то визгливо кричать и размахивать рукой, в которой он держал небольшой светлый предмет. Похоже, это был лист бумаги, скатанный в трубочку. Казаки, уже оказавшиеся на берегу, ответили смехом и матерной бранью. Они стали делать призывные жесты ещё остававшимся на воде соратникам: «Айда, ребята!»

Народ со стругов и лодок дружно повалил на берег, не считаясь с промоченной обувью, но высоко поднимая над головой ружья и пороховницы. В общей толкотне и шуме старики-переговорщики были, как бы между делом, зарублены палашами или саблями. Кирилл скрипел зубами от бессильного гнева и старался запечатлеть в памяти всё, что видит, не упуская деталей. Среди прочего он отметил, что один из нападающих (Кузьма?!) задержался у трупа первого старика и что-то сунул себе за пазуху.

Атака застопорилась на дистанции метров 30-40 от стен. Жидкий недружный ружейный залп на осаждённых особого впечатления не произвёл — из крепости сыпались стрелы и камни, выпущенные, вероятно, при помощи пращей. Туземные союзники русских стреляли в ответ из луков, но, похоже, без особой надежды поразить хорошо укрытого противника. Перезаряжать ружья под обстрелом казакам было явно не с руки. Они остановились, начали перекликаться, а потом и вовсе подались назад.

«Уйти решили?! — удивился Кирилл. — Вот уж на них не похоже. Может, хотят устроить очередной сход? Демократы, мать их ети...»

Некое подобие всенародного вече на берегу действительно состоялось. Заняло оно вряд ли больше десяти минут — пятидесятник что-то кричал, ему что-то отвечали. Потом решение было принято, утверждено и стало руководством к действию. Примерно треть состава русских отправилась к судам и стала возле них копошиться. Остальные зарядили ружья, перегруппировались и... Ну да: и погнали на штурм своих «иноземных» союзников! Делалось это при помощи мата, пинков и тычков в спины стволами.

На сей раз нападающие продвинулись дальше. Однако когда дистанция сократилась до двух-трёх десятков метров, среди штурмующих здесь и там стали падать раненые и убитые — в основном, конечно, «иноземцы». Русские, участвовавшие в приступе, почти все были в железных доспехах, им приходилось легче, но вперёд они не рвались, особенно после того, как разрядили ружья. В конце концов в тылу раздался переливчатый разбойничий посвист, и началось дружное отступление.

На сей раз враждующие стороны разошлись надолго. Одни копошились за своей уродливой стеной, другие — на берегу возле лодок и стругов. Измученный неудобной позой, душевной и физической болью во всех частях тела, Кирилл не то заснул на своём посту, не то потерял сознание. Пришёл в себя он не добровольно — охранник пребольно тёр ему уши и грязно ругался при этом.

Новый штурм был уже в разгаре — два десятка служилых пёрли на бугор к «крепостным» стенам. Сбившись в кучки по пять человек, они прикрывались сооружениями из связанных вёсел и палок, подобранных на берегу. Снаружи конструкции были переплетены ветками и обтянуты или просто прикрыты чем попало — шкурами, свёрнутыми парусами, полосатой покрышкой палатки пятидесятника и чем-то ещё. Похоже, в дело пустили всё, что имелось под руками, — вплоть до спальных подстилок. Четыре этих «осадных щита» поддерживали на весу и двигали вперёд туземные союзники, а служилые за ними укрывались.

«Просто и мудро! — грустно подумал Кирилл. — Что против этих тряпок может сделать камень или стрела с костяным наконечником? Шишку набить тому, кто за ними прячется?»

В этот раз казаки тащили с собой не только свои ружья, ни и крупногабаритное холодное оружие — копья, пики и рогатины. Когда все четыре группы атакующих сошлись возле ворот, точнее, завала, их заменяющего, был дан залп — как всегда недружный. А потом окрестности огласились рёвом и воплями — служилые пошли врукопашную. И первое, что они сделали, перебив и разогнав ближайших защитников, это начали растаскивать завал на входе. Как только образовалась дыра, в неё, визжа и толкаясь, хлынули туземные союзники.

Кирилл закрыл глаза, не желая видеть дальнейшего. Потом устыдился своей слабости и вновь открыл их.

Служилых, прорвавшихся в «острожек», оказалось раза в три меньше, чем защитников, однако они с лихвой компенсировали малочисленность своей яростью: образовав некое подобие изогнутого полумесяцем строя, казаки с рёвом и криками ринулись вперёд, круша всё на своём пути. Их тыл и фланги кое-как прикрывали союзники. Бой шёл за каждый шатёр: подобравшись к стенам, нападающие старались завалить жилище, выбив боковые жерди или набросив два-три аркана на верхушки шестов, торчащие из дыры дымохода. Когда это удавалось, крики дерущихся мужчин заглушали женские и детские вопли.