Сергей Щепетов - Айдарский острог

Потянулись скучные однообразные дни на фоне осеннего пестроцветья природы. Общаться «по душам» было решительно не с кем — эрудицией промышленники не блистали, и любые разговоры у них сводились к пушнине, расценкам, прибыли и долгам. О жизни Айдарского острога тоже ничего интересного выяснить не удалось, кроме того что народ там в основном питается нерестовой рыбой, которую и заготавливает на зиму, что мавчувены по временам ударяются в измену, что недавно с Лопатки пришло поветрие заготавливать «сладкую траву» и гнать из неё «вино».

Когда река наконец замёрзла и выпал снег, который таять уже не собирался, состоялось новое общее заседание артели. Точнее, это был сбор, объявленный передовщиком, для выполнения ритуала «отпускания» чуниц на промысел. Начался он с вполне христианской молитвы, затем были розданы указания, кому во имя каких святых в первые дни «рубить станы», то есть разбивать временные лагеря. Далее подробно было указано, как метить первых соболей, пойманных на этих станах, поскольку они предназначены в дар церкви. Каждому чунишному передовщику было приказано строго следить за подчинёнными, чтоб промышляли «правдою», не пытались утаить добычу или есть тайком общественный харч. Аналогичные приказы были отданы рядовым чунишникам в отношении их начальников. Как понял Кирилл, соблюдение заповедей «не укради» и «возлюби...» необходимо по чисто практическим соображениям — иначе соболь ловиться не будет. На этом христианская часть наставлений закончилась и началась «языческая» — была озвучена масса запретов и правил. Запреты касались произнесения вслух названий множества животных и предметов, правила же регламентировали на промысле буквально всё — от приёма пищи до справления нужды. Причём создавалось впечатление, что охотники и так всё это прекрасно знают, а передовщика слушают из вежливости или соблюдая традицию. Кирилл порадовался было, что к нему всё это не относится, но напрасно — оказалось, что относится даже в большей мере, чем к остальным, поскольку он может навлечь беду не только на свою чуницу (которой нет), но и на всю артель сразу. Пришлось переспрашивать и запоминать...

Кириллу было не просто скучно — он люто тосковал, чувствуя себя в тюрьме без стен. Пока была возможность, он напросился в «маршрут» с одной из чуниц — всего на пару дней. Учёного интересовал не столько промысел, сколько собственное физическое состояние. Передовщик «дал добро», и Кирилл сходил «погулять». Наиболее сильное впечатление на него произвела, пожалуй, масштабность этой тихой охоты. Там, где следов на снегу было много, ловушки-давилки выставлялись десятками, причём каждым членом чуницы. Эта работа производилась от сна и до сна — без перекуров. Нужно было обладать немалой сноровкой, чтобы голыми пальцами на морозе из палочек, плашек и чурочек собирать и наживлять эти хитрые приспособления. Впрочем, опытные промысловики могли, кажется, это делать даже с закрытыми глазами.

Улов, по мнению Кирилла, был совсем неплохим. Охотники соглашались, что будь такое дело где-нибудь на Иле, они б стали богатыми людьми, но для Айдара этого мало. Часть добычи пойдёт на налоги и «подарки» власть имущим. Другую часть, вероятно, придётся продать казне по «некоммерческим» ценам, и это при том, что и «коммерческие» расценки здесь гораздо ниже, чем, скажем, в Икутске. В то же время любые товары для промысла, закупаемые в остроге, стоят непомерно дорого. В итоге на реальную прибыль могут рассчитывать лишь те, кто сам заготовил летом необходимое количество юколы, кто является собственником лодки и имеет запас необходимой одежды, а так... Сколько, к примеру, соболей нужно поймать, чтобы окупить минимальный запас соли для одного человека на полгода? О хлебе речь вообще не идёт — это лакомство для богатых. В общем, Кириллу стало ясно, почему его соотечественники так быстро освоили «бескрайнюю» Сибирь, почему с их появлением в новых краях так быстро исчезал соболь — главный «валютный» зверь государства.

Постепенно жизнь наладилась: большую часть времени Кирилл проводил один. Его одиночество время от времени нарушали представители той или иной чуницы, приходившие в зимовье за продуктами. Никакого отдыха в тепле, никаких выходных им не полагалось: обычно «гонцы» появлялись вечером, а утром отправлялись в обратный путь. Обсуждать успехи или неудачи до конца сезона было нельзя, да и вообще много чего было нельзя, так что безопасней всего было молчать. Тем не менее учёный понял, что соболя здесь достаточно, чтобы пользоваться только ловушками-давилками, а от прочих способов добычи отказаться — сети-обмёты вернулись в зимовье, а собаки были убиты.

У Кирилла оказалась масса времени для занятий «лечебной физкультурой», для попыток восстановить свои былые боевые навыки — увы, опыт такого восстановления у него уже имелся. Он сконструировал себе турник, а также некоторое подобие боксёрской груши. Сначала она была набита «сеном», потом тонкими ветками, а позже Кирилл докопался на берегу до грунта и насыпал в мешок песку вперемешку с мелкой галькой. Поскольку он считался сторожем, ему было оставлено оружие — старая ржавая рогатина. Собственно говоря, это было копьё с массивным ножевидным наконечником, имеющим крестообразное расширение у основания. Кирилл привёл наконечник в порядок, насадил его на новое древко и занялся фехтованием. Удаляться от зимовья было нельзя, поэтому он проложил круговую тропу, по которой бегал утром и вечером. За этим занятием его и застали однажды нежданные гости.

Завершая очередной круг, Кирилл выбежал на берег и замер: по занесённому снегом льду к зимовью направлялось штук пять оленьих упряжек! Они были уже достаточно близко, чтобы рассмотреть: это мавчувены, едут без груза, но с оружием. Учёный едва успел заскочить в дом и одеться — бегал он в торбазах и подобии набедренной повязки. Потом он открыл дверь и нос к носу столкнулся с рослым мавчувеном средних лет.

— Здравствуй, друг, — сказал Кирилл по-русски. — Заходи, гостем будешь.

— Па-шёл ты на хрен! — чётко выговорил мавчувен и гордо улыбнулся. — Ста-пай вон, дур-рак!

— Что-о?! — опешил учёный. — Что ты сказал?

Его реакция не осталась незамеченной — четверо воинов, стоявшие позади предводителя, одобрительно засмеялись:

— Хорошо говорит Кулёма! Он и правда стал настоящим русским! Смотрите, какое глупое лицо у этого менгита!

Данные комментарии по-мавчувенски Кириллу совсем не понравились — похоже, он выбрал неверный тон. Исправляться было, наверное, уже поздно, но он решил рискнуть и зарычал:

— Ты зачем сюда припёрся, урод?..Тебя звали? А ну вали отсюда, нехристь поганый! Иди отсюда, сволочь!