Сергей Щепетов - Айдарский острог

Молчание было ему ответом.

Как выяснилось, «удары судьбы» подельники держать умели. В том смысле, что, обретя вожделенное богатство и в одночасье его лишившись, кидаться с ножами друг на друга или на Кирилла Кузьма и Мефодий не стали: Бог дал, Бог, как говорится, и взял. Наблюдать за этой парочкой учёному доставляло даже какое-то извращённое удовольствие. Со стороны они были похожи на закадычных друзей или близнецов-братьев: понимали друг друга с полуслова, вместе ели, пили, спали, даже нужду справляли на пару. При всём при том Кирилл прекрасно знал подоплёку такого поведения: быть вне подозрений со стороны напарника. То есть один другого не предаст и не обманет, только если не будет иметь для этого физической возможности или необходимости.

Так или иначе, но к вечеру следующего дня служилые с потерей как бы смирились и на стоянке уже вполне трезво — без лишних эмоций — провели «разбор полётов». Да, во время ночёвки в стойбище мешок с мягкой рухлядью несколько раз оставался «без догляду», правда, совсем не надолго. Виноваты в этом оба, но кто больше, выяснять не стоит. Хищение произведено быстро и чисто, значит, задумано было заранее, в исполнении, вероятно, принимали участие сексуальные партнёрши служилых.

Впрочем, всё это подельников уже не сильно волновало. Новый расклад порождал новые проблемы. Ясак в этом году уже собран — что мавчувены будут делать с таким количеством пушнины? Как объяснят её происхождение? Собственно говоря, после уплаты ясака разрешена «свободная» торговля — как со служилыми, так и с купцами, — но мавчувены, по дикости своей, торговлей «за наличные» пренебрегают, предпочитая брать товары хоть и втридорога, но в долг. Сбыть же шкурки надо как можно быстрее: они не обработаны, не подготовлены для длительного хранения. Этим обычно занимаются промышленники в тот период, когда промысел уже окончен, а реки ещё не вскрылись и вернуться на «базу» не представляется возможным. И ясак, и торговля ведётся с туземцами на «сырые» шкурки, которые стоят, конечно, дешевле, но обрабатывать их сами они не умеют — только портят. Кроме того, род Ивашки давно враждует с родом Кулёмы. Этот Кулёма уж всяко не потерпит, если соперник разбогатеет, он обязательно поднимет «хай» — откуда да почему?! В общем, неясностей хватало.

Кирилла, естественно, больше интересовало, зачем его-то везут в острог? Однако эту тему служилые не обсуждали, а задавать вопросы учёный не стал — из принципа. Ему пришла в голову простая мысль: что, собственно говоря, мешает убить Кузьму, и Мефодия, завладеть транспортными средствами и обрести свободу? Ответ оказался довольно интересным. Во-первых, действительно что-то мешает — внутри него самого. Наверное, он ещё по-настоящему не стал ни «козлом», ни «волком». И второе: а ведь служилые, при всей своей непринуждённости, держатся начеку и спиной к нему не поворачиваются — во всяком случае, оба сразу. То есть они вполне допускают возможность атаки с его стороны.

Почему-то учёному казалось, что рано или поздно они окажутся на какой-нибудь возвышенности, откуда можно будет обозреть знаменитый форпост Российской державы. Он даже решил, что потребует остановки и расспросит, где что там находится, дабы лучше ориентироваться, оказавшись внутри. Ничего похожего! Приближение жилья угадывалось лишь по большому количеству санных следов, которые, сливаясь и разветвляясь, вели в одном направлении. Местность была довольно ровной и лесистой. Не сразу, но Кирилл всё-таки сообразил, что древесная растительность тут в основном «вторичная». В том смысле, что весь лес вокруг — все приличные деревья — когда-то был срублен. Потом вырос снова, но уже с резким преобладанием кустарника. Теперь потихоньку рубят уже этот новый — стоит только какому-нибудь дереву дорасти до «товарных» размеров.

В конце концов санные следы слились в один, образовав прямо-таки столбовую дорогу. Некоторое время она вихляла туда-сюда по полянам и просекам и, наконец, привела к воротам. Ворота эти были в деревянном частоколе, высотой 4-5 м, который уходил в обе стороны и терялся из виду в зарослях ольхи и рябины. Похоже, стоял он на искусственном валу, кое-где достигавшем 1,5-2 м высоты. Ворота были обустроены с претензией на соблюдение правил фортификации. Высотой в рост человека (пропуск всадников, вероятно, не планировался) и шириной метра полтора, они открывались в четырёхметровый бревенчатый коридор, заканчивающийся ещё одной дверью. Все вместе это пропускное сооружение имело вид двухэтажной избы: на первом этаже коридор и сторожка охраны, а на втором, вероятно, помещение, из которого обороняющиеся при штурме будут стрелять и валить на головы штурмующих всякую гадость. И частокол, и вратная башня выглядели довольно убого — всё какое-то старое, полусгнившее, осевшее и покосившееся. А уж наличие кустов возле самых стен вообще не лезло ни в какие рамки с точки зрения безопасности.

У ворот имелась стража — двое служилых в оленьих тулупах до пят и с фузеями. Казаки, вероятно, должны были досматривать груз, ввозимый в форт, и брать с него пошлину. Однако досматривать они ничего не стали, а вместо этого полчаса, наверное, болтали с Кузьмой. Тот честно признался, что добычу везёт немалую, но — в виде долговых расписок. В ответ служилые подробно рассказали, кто что проиграл и выиграл за последнее время, кто с кем подрался и чем дело кончилось. Основной же темой, главной проблемой в жизни острога, как понял Кирилл, была весна. В том смысле, что запасы сырья подходят к концу и хозяева частных винокурен вздули цены до небес. При этом они продают такую гадость, что и помыслить нельзя: тот и этот, опившись с горя или с радости, чуть Богу душу не отдали! При этом к Кузьме обращались так, словно он может не только посочувствовать, но и как-то поправить дело. Кузьма и реагировал на это соответствующе — словно власть имущий. Наговорившись всласть и отведя душу, служилые пропустили внутрь не только упряжку Кузьмы, но и Мефодия — с Кириллом в качестве пассажира.

Как выяснилось, в остроге подельники обитали в разных местах: Кузьма — в длинном бревенчатом бараке, который назывался «казарма» и был, вероятно, предназначен для бессемейных. Мефодий, в противоположность ему, обитал в персональном «коттедже» — размером с деревенскую баню. Находилось строение на территории солидного частного владения, и Кирилл подумал, что Мефодий, наверное, снимает избушку за символическую плату или просто за пригляд — чтоб соседи на дрова не растащили. Хозяйские же хоромы представляли собой несколько сомкнутых построек и пристроек, разобраться в которых с первого взгляда было трудно.