Екатерина Мишаненкова - Блудливое Средневековье

Обобщая такой взгляд на ведьмовство, авторы «Молота ведьм» писали, что «чем более честолюбивые и иные женщины одержимы страстью к плотским наслаждениям, тем безудержнее склонятся они к чародеяниям. Таковыми являются прелюбодейки, блудницы и наложницы вельмож».

Связь между ведьмовством и распутством появилась, конечно, не на пустом месте, в Средние века все имело в своей основе практические причины. Как пишет Тогоева, «в первых ведовских процессах, имевших место в Северной Франции в XIV–XV века, в списке обвинений любовная магия занимала более чем почетное место. В 1391 году, в материалах как раз одного из таких дел колдовство впервые получило статус «государственного» уголовного преступления – оно было названо «делом, касающимся короля». Однако для нас значение имеет прежде всего тот факт, что обвиняемыми здесь чаще всего становились проститутки, пытавшиеся с помощью приворота выгодно выйти замуж».

Если рассматривать дела о колдовстве в Позднее Средневековье, в основе лежат две великие силы – любовь и деньги. Репутация обвиняемой всегда становилась одним из краеугольных камней для вынесения приговора.

Так громкий процесс Марион ла Друатюрьер, закончившийся казнью обеих обвиняемых – самой Марион и ее подруги, старой сводни Марго де ла Барр – можно приводить как пример классического для Позднего Средневековья дела о колдовстве.

Несчастная Марион была влюблена в некого Анселина, который с удовольствием воспользовался ею, после чего обручился с куда более выгодной невестой Агнес. Марион впала в отчаяние, «пожаловалась старой знахарке на неверность возлюбленного, и та обещала помочь, дав рецепт приворотного зелья, которое Марион должна была подлить Анселину в еду: «чтобы она взяла белого петуха, убила его, свернув ему шею или сев на него. У этого петуха она возьмет два яйца, положит их в перьевую подушку и оставит на 8 или 9 дней. После чего достанет, сварит, изотрет в порошок, и этот порошок подмешает в еду и питье для своего дружка». И он снова «полюбит ее прекрасно и с великим жаром». Однако Анселин никак не желал отказываться от женитьбы. Следовательно, необходимо было новое, более верное средство, и оно было найдено Марго – «такая вещь, что этот Анселин, даже если и женится, все равно вернется к ней и будет любить ее как и прежде». Подруги сплели два венка из ядовитых трав, которые Марион забрала у Марго накануне свадьбы и на следующий день, во время праздничной пирушки, бросила под ноги танцующим молодоженам. Уже через два дня она узнала, что они больны и не могут иметь сексуальных отношений. Еще через какое-то время они умерли».

Марго де ла Барр приговорили довольно скоро, она не имела никаких шансов, потому что была бывшей проституткой, сводней, а также доказанно занималась ворожбой (просто, пока от ее предполагаемых действий никто не умирал, ее ворожба интереса у церкви и представителей закона не вызывала). Другое дело – Марион, которая ни в каких других связях с мужчинами, кроме Анселина, замечена не была и сама себя именовала «женщиной с достойной репутацией». Судьи с этим были не совсем согласны, но, обсуждая ее дело, ни разу не мотивировали обвинения против нее «распущенным образом жизни», как это было с Марго. Молодость, относительно хорошая репутация и искренняя любовь, которую она питала к Анселину, играли ей на руку, и смертный приговор ей (хотя именно она была инициатором колдовства и она же проводила магический обряд) судьи выносили не единогласно, трое до конца настаивали на наказании у позорного столба и изгнании.

Так зачем же англичанам нужно было объявить Жанну ведьмой и проституткой?

Все дело в широко обсуждаемом к тому времени вопросе, на чьей стороне справедливость в Столетней войне. Или – как принято было говорить в Средневековье – на чьей стороне Бог. Англичане долго побеждали, поэтому с уверенностью могли провозглашать себя правой, богоизбранной стороной, когда вдруг появилась Жанна, и снятие осады с Орлеана качнуло маятник общественного мнения в другую сторону. Бог неожиданно оказался на стороне французов.

Что в этой ситуации оставалось? Только попытаться опорочить победы Жанны, доказать, что они ни о чем не свидетельствуют, потому что одержаны не с божьей помощью, а благодаря дьяволу. Герцог Бедфорд, регент английской части Франции, так и писал французскому королю Карлу VII в сентябре 1429 года, что победы французов добыты не «мощью и силой оружия», а при помощи «испорченных и подверженных суевериям людей, а особенно этой непристойной и уродливой женщины, которая одевается как мужчина и ведет развратный образ жизни».

Для этого и строилось обвинение в проституции – прокурор тщательно расписывал, что Жанна «пообещала дофину Карлу три вещи: снять осаду с Орлеана, короновать его в Реймсе и избавить его от противников, которых «с помощью своего [магического] искусства она или убьет, или прогонит прочь», что для придания большего веса своим словам она «использовала предсказания, рассказывая о нравах, жизни и тайных деяниях некоторых людей, похваляясь, что узнала все это посредством [данных ей] откровений», что лишь при помощи демонов она смогла найти меч в церкви Сент-Катрин-де-Фьербуа, что даже содержание письма, посланного англичанам, свидетельствовало о ее связи с демонами, которые выступали ее постоянными советчиками». Таким образом, по его мнению, Жанна «самонадеянно и дерзко похвалялась, что [может] узнать будущее, что знает прошлое и [может] узнать о делах тайных, происходящих в настоящем, присваивая себе, простому и невежественному человеческому созданию, то, что мы приписываем божественному».

Все это преследовало лишь одну цель – доказать, что победа досталась Жанне нечестным путем – с помощью колдовства. А это означало бы, что Бог вовсе не на стороне французов, и Карл VII получил свою корону не от Бога, а из рук ведьмы и пособницы дьявола.

Но обвинение в распутстве развалилось, потянув за собой и обвинение в колдовстве, поэтому в итоге, в нарушение обычной процедуры, Жанну даже не судили по светскому списку обвинений, оставив только ту часть, которая была в ведении церкви – то есть обвинение в ереси. Но это уже совсем другая тема, для совсем другой книги.

От духовных вопросов я возвращаюсь к телесным в буквальном смысле – к тому, в каком же состоянии люди в те непростые времена держали свое тело.

О том, что в Средние века люди любили телесные удовольствия не меньше чем сейчас, было сказано уже достаточно слов. И это, в принципе, никто не отрицает. К сожалению, широко бытует мнение, что средневековые люди были устроены иначе, чем мы: им нравились грязные тела, они не чувствовали вони, их не беспокоили укусы вшей, блох и клопов. Правда, они почему-то воспевали белую кожу и золотые кудри, умудряясь разглядеть их под слоем грязи, да и рисовали не реальных людей, а дочиста отмытых и в чистой одежде.