Борис Сопельняк - Три покушения на Ленина [litres]

Почти два месяца бумага ходила по инстанциям, на ней множество виз, подписей и печатей – и в конце концов было вынесено заранее предрешенное заключение: «Жалобу о пересмотре дела Платтен Ф. П. оставить без последствия».

А дальше – мрак. Никто не знал, что с Платтеном, где он, жив или не жив. И лишь в 1956 году Генеральная прокуратура направила протест в Военную коллегию Верховного Суда СССР с просьбой «отменить приговор в отношении Платтена за отсутствием в его действиях состава преступления». Было отмечено и то, что к Платтену применялись незаконные методы следствия, а следователи нарушали нормы уголовно-процессуального кодекса.

Знаете, что стоит за этими туманными формулировками? Пытки, истязания и побои, такие пытки, что люди признавали себя виновными в чем угодно, лишь бы быстрее закончился этот кошмар.

«Исходя из формальности, что Платтен не имел в последнее время разрешения на хранение револьвера, – говорится далее в протесте, – военный трибунал осудил Платтена, не учитывая показания подсудимого, что он приобрел револьвер в Швейцарии и хранил его в память о революции».

Далее следует просьба: приговор от 29 октября 1939 года отменить и Платтена Фрица Петровича посмертно реабилитировать.

Значит, посмертно. Все-таки посмертно. А где и отчего он умер? Или был убит? Есть справка, что «Платтен, отбывая наказание, 22 апреля 1942 года умер от сердечно-сосудистого заболевания». Что ж, может быть, Платтен умер от инфаркта, а могло быть иначе. Теперь-то мы знаем, как организовывались эти заболевания и какие нравы царили в ГУЛАГе. Интеллигентный, не очень здоровый человек – напомню, что у него не было одного легкого и бездействовала левая рука – мог стать легкой добычей для уголовников, вертухаев, кумовьев и прочей лагерной публики.

С его женой Бертой Циммерман-Платтен поступили проще – расстреляли, и вся недолга, а вот с самим Платтеном пришлось повозиться. Но каково совпадение! Если верить справке, Платтена не стало 22 апреля. Надо же, 22 апреля – в день рождения своего друга, которому двадцать четыре года назад спас жизнь.

Так заканчивается история с первым покушением на Ленина, когда мишенью был затылок Ильича. Тогда Ленина удалось спасти, а вот его спаситель стал жертвой своих соратников. Самое удивительное, что, уничтожив спасителя Ленина, верные ученики вождя не успокоились. Они вспомнили о вагоне, в котором Платтен привез первых политэмигрантов, подняли список сподвижников Ленина, находившихся в вагоне, а потом на пароме, и как следует прошлись по этому списку.

Трудно поверить, что эти слова принадлежат человеку, который лет десять назад к своему нынешнему адресату относился с нескрываемым презрением и называл его не иначе, как «кровавым осетином, не ведающим, что такое совесть». Но даже этого унизительного признания ему показалось мало, и он садится за новое благоговейное послание.

«В моей душе горит желание: доказать Вам, что я больше не враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это. Я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Ваш и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я все понял, что я готов сделать все, чтобы заслужить прощение и снисхождение».

Больше не враг? Это признание дорогого стоит, и означат только одно: раньше автор письма им был. А то, что он любуется чьим-то портретом и чуть ли не беседует с ним в надежде заслужить прощение и снисхождение, говорит о том, что врагом он был серьезным. И это немудрено, ведь даже такой непримиримый борец с большевиками, как Троцкий, считал этого человека «оратором исключительной силы и прирожденным агитатором». Было и другое мнение: многие называли его «наибольшим демагогом среди большевиков».

Самое странное, что и то и другое – правда. А еще его величали «идеальным передаточным механизмом между Лениным и массой».

Так кто же этот таинственный человек, который был и демагогом, и передаточным механизмом, и прирожденным агитатором, к тому же не боявшимся называть кого-то кровавым осетином. Речь идет о человеке, который в знаменитом списке, составленном Платтеном, проходил под № 14 и значился там как Григорий Зиновьев, а на самом деле его звали Овсей-Гершен Аронович Радомысльский.

Сын владельца молочной фермы толком нигде не учился, но с 15 лет сам начал давать уроки. А когда поработал конторщиком и пообщался с бунтующими рабочими, ушел, как тогда говорили, в революцию. В эмиграции пробовал учиться, но ни химического, ни юридического факультета Бернского университета так и не окончил. В те же годы Зиновьев познакомился с Лениным и стал не только его активным сторонником, но и доверенным лицом. Об их совместной поездке из Швейцарии в Россию и о совместном же пребывании в ставшем знаменитым шалаше мы уже знаем, а вот то, что было потом, заставляет задуматься и поставить под сомнение заслуги «прирожденного агитатора».

Начнем с того, что в середине октября 1917 года он вместе с Каменевым заявил о своем несогласии с курсом большевиков на вооруженное восстание, а также с назначенной ими дате. И где заявил, не на каком-нибудь собрании или закрытом совещании, а в газете «Новая жизнь», тем самым выдав важнейшую тайну! Ленин страшно возмутился этим предательством и потребовал исключить обоих из партии «за неслыханное штрейкбрехерство». Обошлось. Зиновьев все свалил на Каменева, заявив, что не давал ему полномочий выступать от своего имени, потом, как это водится, покаялся – и его не только не исключили из партии, но даже оставили в составе ЦК.

Сказать, что Каменев и Зиновьев были друзьями, нельзя, это было бы большой натяжкой, но так сложилось, что очень часто они оказывались в одной команде, а если не было команды, то поддерживали друг друга. Скорее всего, они были политическими союзниками, причем, что в политике бывает очень редко, союзниками верными и надежными. Как показало время, этот союз был союзом на всю жизнь: свой крест они несли вместе до самого конца.

Лев Борисович Каменев (настоящая фамилия Розенфельд) родом из Тифлиса. Его отец, железнодорожный машинист, не только сам сумел получить высшее образование и стать инженером, но и отправил на учебу в Москву любимого сына. А тот, вместо того, чтобы зубрить римское право, начал посещать социал-демократические кружки, читать запрещенные книги и митинговать на демонстрациях – вот и домитинговался. Из университета его вышибли, а из Москвы выслали. Пришлось уезжать в Тифлис, а оттуда в Париж.

Там-то и произошла встреча, решившая всю его дальнейшую жизнь – Лев Розенфельд познакомился с Лениным и стал Каменевым. Отношения были настолько тесными и доверительными, что Ленин не только ввел его в состав редколлегии газеты «Пролетарий», но даже написал предисловие к одной из его книг. Все шло прекрасно до 1914 года, когда между ними пробежала первая кошка. Как известно, Ленин выступал яростным поборником поражения России в мировой войне, а Каменев был не менее яростным противником этого лозунга. Не исключено, что именно эта позиция спасла ему жизнь, когда в 1915-м его арестовали и приговорили всего лишь к ссылке в Сибирь.