Борис Сопельняк - Три покушения на Ленина [litres]

Под стать Спиридоновой были и ее подруги, которые приняли активное участие в перевоспитании Фани. Ну что, казалось бы, за дело до поротых крестьян Поволжья жене самарского купца Анастасии Биценко?

Так нет же, вместо того, чтобы заказать молебен или помочь крестьянским семьям, она берет револьвер и убивает генерала Сахарова, повинного в подавлении мужицких волнений. А Шура Измайлович! Дворянка, дочь генерала подняла руку на губернатора Минска. Интеллигентная и прекрасно воспитанная учительница Мария Школьник, вместо того, чтобы учить гимназисток изысканным манерам и прививать любовь к русской словесности, участвовала в покушении на жизнь черниговского губернатора.

Все они были так называемыми «вечницами», то есть сперва их приговорили к смертной казни, а потом, в порядке особой милости, петлю заменили вечной каторгой. Находясь вдали от столиц, молодые, образованные женщины не унывали. Они писали стихи, пели хором, осваивали новые профессии, изучали иностранные языки и, что особенно важно, жили своеобразной коммуной, то есть все вещи, продукты, лекарства и деньги, которые им присылали с воли, делили на всех. Фаня чувствовала себя в этой среде, как рыба в воде. Она даже освоила профессию белошвейки, что тут же отразил в ее карточке начальник тюрьмы.

А потом с ней случилась беда. Вот что рассказывает об этом в своих воспоминаниях одна из каторжанок.

«В смысле заболеваний был у нас в Мальцевской один, поистине трагический случай. Одна из мальцевитянок, Фаня Ройтблат (Каплан), еще до ареста была ранена в голову осколком взорвавшейся бомбы. Так как прошло около двух лет после взрыва и рана зажила, то никто из нас, да и она сама, никогда не думали о каких-либо осложнениях от ранения.

Мы привыкли видеть ее всегда здоровой и жизнерадостной.

И вдруг, однажды вечером, кажется летом 1909 года, в тюрьме поднялась тревога: с Фаней неожиданно случился странный припадок – она перестала видеть. Глядела широко раскрытыми глазами и ничего не видела вокруг себя. Через день или два припадок слепоты кончился, Фаня опять увидела свет, но мы поняли, что дело может принять печальный оборот. И действительно, через короткое время она совсем потеряла зрение. У нее по-прежнему оставались прекрасные, серые, лучистые глаза, такие ясные и чистые, что по внешнему виду трудно было определить, что она слепая.

Слепота так потрясла ее, что она хотела лишить себя жизни. Пока особо острый период не миновал, мы ни на минуту не оставляли ее одну.

Когда прошел месяц, другой и ничего не изменилось, она постепенно начала приспосабливаться к своему новому положению. Стала учиться читать по азбуке для слепых без посторонней помощи и приучилась обслуживать себя. Так странно было видеть, как она, выйдя на прогулку, быстро ощупывала лица новеньких, которых она не знала зрячей.

Неоднократно к ней вызывались тюремные врачи, но их мнение долго сходилось на одном, что она симулирует слепоту. Так она прожила много лет слепой, и только в 1913 году была переведена в Читу для лечения. Оказалось, что ее слепота все-таки поддается лечению. После лечения ее зрение, конечно, не стало вполне нормальным, но, во всяком случае, это уже не был тот полный мрак, в котором она жила столько лет».

Воспоминания – воспоминаниями, они могут быть субъективными, но в подтверждение этих драматических событий мне удалось найти любопытнейшие документы тех лет. Вот, скажем, начальник Мальцевской тюрьмы в ноябре 1909 года пишет врачу Нерчинской каторги: «Ссыльно-каторжную Каплан, потерявшую зрение, разрешено перевести для содержания в тюрьму в том же городе, где имеется специалист по глазным болезням. В том случае, если лечение может принести ей пользу».

Судя по всему, тюрьмы со специалистом по глазным болезням в Забайкалье не было, поэтому начальник Акатуевской тюрьмы получает от врача официальное послание: «Имею честь сообщить Вам, что сс.-каторжная Фейга Каплан совершенно слепа на оба глаза и потому, как совершенно не способная к работам, подлежит призрению в богадельне».

Это означало, что Фаня подлежит освобождению. Но отпускать ее на волю начальство не хотело и продолжало поиски подходящей больницы.

Такую больницу удалось найти лишь в октябре 1913-го. Начальник Акатуевской тюрьмы не стал откладывать дело в долгий ящик и тут же телеграфировал начальнику Читинской каторги: «Сообщаю, что этапом сего числа отправлена во вверенную Вам тюрьму для помещения во вновь открываемую лечебницу для излечения болезни глаз сс.-каторжная вверенной мне тюрьмы Фейга Каплан».

Операцию Фане делать не стали, но лечили на совесть, что подтверждает сопроводительное письмо врача читинской тюремной больницы врачу Акатуевской тюрьмы: «У Ф. Каплан мною констатирована слепота на истерической почве. В настоящее время у нее появляется зрение, хотя и в незначительных размерах. В течение всего лечения она подвергалась электризации (сначала постоянным, потом переменным током), впрыскиванием стрихнина и пила йодистый калий».

То, что зрение у Фани появилось, подтверждает и докладная записка врача Нерчинской каторги начальнику Акатуевской тюрьмы:

«Ссыльно-каторжной Каплан Фейге ввиду сильного ослабления зрения прошу разрешить иметь при себе для пользования при чтении лупу».

Я потому так подробно рассказываю о перипетиях Фани со зрением, что несколько позже, когда ее будут обвинять в прицельной стрельбе в Ленина, для понимания сути дела нам это понадобится.

А пока что поздравим Фаню с тем, что она стала различать хотя бы силуэты, обрела способность передвигаться без посторонней помощи, а с помощью лупы даже смогла читать.

После Февральской революции десять каторжанок, в том числе и Фейга Каплан, на тройках отправились в Читу, там сели на поезд – и в Москву. Подруги и здесь не оставили Фаню без присмотра и раздобыли ей путевку в крымский санаторий в Евпатории. Тамошние врачи с большим сочувствием отнеслись к полуслепой девушке и направили ее в Харьков, в офтальмологическую клинику знаменитого на всю Россию профессора Гиршмана.

Несколько позже всплыла любопытная деталь: по направлению лишь санаторных врачей принять больную Гиршман не имел права, нужно было какое-то солидное поручительство. И знаете, кто поручился за Фаню Каплан, кто дал ей необходимую рекомендацию? Никогда не догадаетесь! Этим человеком был… родной брат Ленина Дмитрий Ильич Ульянов. Он ведь получил медицинское образование, учился сначала в Московском, а потом в Дерптском университете. С началом войны был призван в армию, и как раз в то время, когда в Крыму появилась Фаня, служил военным врачом в Севастополе. Ему очень понравилась девушка с серыми, лучистыми глазами, и, видимо, он очень хотел, чтобы она его разглядела получше.