Федор Раззаков - Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол

— А помимо инфаркта, какие у него еще есть болячки? — продолжал допытываться Андропов.

— В начале пятидесятых у него был вырезан желчный пузырь, поэтому он сидит на диете. Правда, иногда ее нарушает.

— Это серьезное заболевание?

— Вкупе с предрасположенностью к инфарктам, разумеется. Но почему это вас интересует?

— Мы предложили Рашидову подать в отставку, а он не захотел — сослался на то, что здоровье ему еще позволяет работать, — соврал гостю Андропов. — Вот я и хочу понять, сколько он еще сможет потянуть. Может, воздействовать на него через вас, врачей? Как за ним наблюдают в Узбекистане?

— Если честно, то не очень, поскольку сам Рашидов пациент непослушный. Помнится, у них десять лет главой Четвертого управления минздрава был Субханкул Арипов, при котором за здоровьем Рашидовым удавалось следить должным образом. Но два года назад Арипова перевели в Самарканд ректором пединститута. С тех пор Рашидов плохо выполняет рекомендации врачей. Вы же, наверное, видели, как и в чем он ходит: носит обувь со шнурками, пуговицы на рубашке застегивает до последней, да еще туго затягивает галстук. А климат в Узбекистане, сами знаете какой. А тут еще и его рвение в работе — он ведь настоящий трудоголик.

— То есть, если так и дальше пойдет, то он и вовсе может умереть?

— Все мы ходим под Богом, Юрий Владимирович, — вздохнул Чазов.

— Что-то я раньше не замечал за вами веру в бога, — усмехнулся Андропов. — Впрочем, я и сам в последнее время ловлю себя на мысли, что что-то в этом есть — в этой самой вере. Наверное, чем ближе человек подходит к порогу смерти, тем чаще он вспоминает о боге. Видимо, страшно представить, что жизнь конечна и ничего там, за ее порогом, не существует. А вера в Бога сохраняет хоть какую-то надежду. А Рашидов, как вы думаете, человек верующий?

— Мусульмане практически все верующие, вне зависимости от того партийные они или нет.

— Да, я слышал об этом, — кивнул головой генсек. — Значит, когда придет его последний час, ему уходить будет легко. А вот мне, видимо, не очень. Сколько мне еще осталось, Евгений Иванович?

— Вы это о чем? — в голосе Чазова читалось искреннее удивление.

— О моем последнем часе. Долго до него ждать?

— Вы, конечно, человек не самый здоровый, но о смерти вам думать еще рано.

— Это вы так говорите, потому что на пятнадцать лет меня моложе. И вам о старухе с косой, действительно, думать еще рановато. А вот мне — в самый раз. Я даже тут на досуге стихотворение по этому поводу сочинил. Хотите, прочту?

Вместо ответа, Чазов молча кивнул головой. После чего Андропов, отведя взгляд в сторону, начал декламировать:

— Не сочтите за лесть, Юрий Владимирович, но мне кажется, что это очень хорошие стихи, — похвалил генсека Чазов.

— Главное, что они искренние, — отреагировал на похвалу Андропов. — Но вернемся к теме нашего разговора. Вы можете составить мне справку о здоровье Рашидова с указанием его слабых мест. Хочу показать ее членам Политбюро, которые все еще не верят в то, что Рашидов серьезно болен.

На самом деле эта справка была нужна генсеку для другого, о чем, собственно, Чазов сразу догадался — он был не менее искушенным в политике человеком, чем его собеседник. Все-таки шестнадцать лет во главе управления, которое лечило всю советскую высшую номенклатуру, не могли пройти бесследно и давали о себе знать.

Глава контрразведки Григорий Григоренко стоял у окна в новом здании КГБ и, глядя на старое здание Комитета, обставленное строительными лесами (там шла реконструкция), слушал доклад подполковника Виталия Литовченко:

— Директор Института водных проблем Григорий Воропаев утверждает, что не знает, как его доклад о переброске части стока сибирских рек в Среднюю Азию попал в руки к Исааку Киршману. По словам Воропаева, оригинал доклада находится у него, а тот экземпляр, что был у Киршмана — это копия с него, отпечатанная на ротапринте, которых в Институте водных проблем восемь штук. Кто именно сумел воспользоваться оригиналом доклада и сделать с него копию, пока неизвестно.

— А где Воропаев хранил оригинал? — не поворачивая головы к собеседнику, спросил Григоренко.

— Он утверждает, что документ хранился в ящике его стола в рабочем кабинете. Доступ к нему имеет секретарша, а также два заместителя Воропаева. Все они взяты нами под контроль.

— А что с покойным братом Исаака Киршмана — Моисеем? — поинтересовался Григоренко.

— У него были очень обширные связи как в стенах самого института, так и вне его. На проверку этих людей тоже уйдет много времени. Однако пока ни один из тех, кто фигурирует в нашем списке предполагаемых «кротов», в окружении Моисея Киршмана не засветился. Но есть другая зацепка, Григорий Федорович.

Услышав об этом, Григоренко отошел от окна и, усевшись в свое кресло, вопросительно посмотрел на докладчика.

— На папке, с которой Исаак Киршман приехал в Ригу, имеются отпечатки пальцев, — сообщил Литовченко. — Одни из них принадлежит Киршману, а вот вторые…

В этом месте Литовченко запнулся, не зная, как сообщить эту новость шефу.

— И кому же принадлежат вторые отпечатки пальцев? — не скрывая своей заинтересованности, спросил Григоренко.

— Первым делом мы проверили эти отпечатки с имеющимися в нашей базе данных отпечатками сотрудников нашего учреждения. И в итоге выяснилось, что они принадлежат бывшему сотруднику нашего первого главка, а ныне инструктору сектора госбезопасности отдела административных органов ЦК КПСС Александру Бородину. Тому самому, который фигурирует и в нашем списке.

— Насколько я знаю, именно вы навещали его, Виталий Леонтьевич? — напомнил Литовченко его же собственный доклад глава контрразведки. — И тогда к нему никаких претензий не возникло?

— Совершенно верно — я был у Бородина на Старой площади. Алиби у него железное: в те часы, когда Рашидов был в ресторане «Узбекистан», он находился в «Детском мире», где покупал школьную форму для дочери.

— Это он вам сам сказал?

— Да, но я в тот же день был в «Детском мире» и заведующая секцией, где продавали школьную форму, подтвердила мне его рассказ.