Федор Раззаков - Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол

Сделав короткую паузу для того, чтобы промочить горло минеральной водой из стакана, посол продолжил свою речь:

— Вчера в наше посольство обратился молодой житель кишлака Гарсалай Арьян Ширвани, который несколько месяцев назад покинул свой дом и перебрался в Исламабад, чтобы учиться здесь в Исламском университете. В кишлаке у него остались престарелый дедушка Хамид и несовершеннолетняя сестра Ариана. Судя по нашей информации, они погибли во время зверского нападения на кишлак. Сегодня Арьян Ширвани изъявил желание выступить перед широкой общественностью с заявлением по поводу того, кто может стоять за этим нападением. Я передаю ему слово.

И посол взглянул на сидевшего справа от него Ширвани, приглашая того к выступлению. И первое, с чего начал свой рассказ молодой человек — поднял над головой свой паспорт. Одновременно с этим на большом экране, который возвышался за его спиной, была воспроизведена та страничка из документа, где было указано, что его обладатель действительно является жителем упомянутого кишлака.

— Я — Арьян Ширвани, который родился в кишлаке Гарсалай, — объявил собравшимся молодой человек на хорошем английском языке. — Я покинул свой дом три месяца назад, надеясь на то, что вскоре перевезу сюда и своих родственников. Но два дня назад я узнал, что они убиты. Западные журналисты сообщили, что это дело рук шурави — советских солдат. Но я в это не верю. Я много раз бывал в мазари-шарифском гарнизоне и видел советских солдат своими глазами — они не способны на такое зверство. Они много раз приходили в наш кишлак, и никогда между нами не возникало каких-либо трений, разве что мелкие недоразумения, которые легко объяснить тем, что шурави гости в нашей стране и не знают наших обычаев. Поэтому я еще раз заявляю: это сделали не шурави.

Произнеся это, Ширвани замолчал, поскольку после этого вступления, как его предупредил посол, должно было начаться время вопросов со стороны собравшихся. И первым со своего места встала высокая и миловидная женщина в белом платье. Взяв в руки микрофон, она первой задала вопрос, обращаясь на английском языке:

— Я корреспондент газеты «Морнинг стар» Синди Томсон. У меня вопрос к господину Ширвани: кто, по-вашему, способен на такое зверское преступление?

— Кто угодно, но только не шурави — советские солдаты, — заявил Ширвани. — В моей стране идет жестокая гражданская война, когда брат идет на брата, сын на отца. Шурави помогают законному правительству наладить мирную жизнь, они не заинтересованы в этом зверстве. Искать надо среди тех, кто хочет эту мирную жизнь разрушить.

Следующий вопрос задал журналист французской газеты «Юманите»:

— Меня зовут Клод Франсуа, я хочу спросить господина Ширвани: как он собирается поступить дальше — останется здесь или вернется на родину, чтобы помогать новому правительству налаживать мирную жизнь?

— Я уже говорил, что приехал сюда, чтобы продолжить свое обучение, — ответил афганец. — Но после случившегося, я не собираюсь сидеть сложа я руки. Я хочу вернуться на родину: посетить свой разоренный кишлак и приехать в Кабул. Если, конечно, мне будет предоставлена такая возможность.

В это время в Кабуле, который разделяли с Исламабадом около пятисот километров, за этой трансляцией внимательно наблюдали члены Политбюро ЦК НДПА. Услышав это заявление из уст молодого афганца, лидер НДПА Бабрак Кармаль внезапно нарушил тишину в зале заседаний и обратился к своим коллегам по Политбюро:

— Как, товарищи, пойдем навстречу Арьяну Ширвани — поможем ему вернуться на родину?

— Конечно, поможем, — ответил за всех Гулям Панджшири, который возглавлял Союз писателей Афганистана. — Мне кажется, двух мнений на этот счет быть не может — такие люди нужны нашей стране.

Все члены афганского Политбюро, собравшиеся у телевизора, зашумели — и это был гул всеобщего одобрения. Никто из них не мог себе представить, что в эти же самые минуты пресс-конференцию смотрел заместитель резидента ЦРУ Хью Лессарт, который был доволен происходящим точно так же, как и члены афганского Политбюро. Операция, которую он назвал «Ала-ад-Дин», в честь тюрко-афганского султана, развивалась строго по задуманному им плану.

Бородин стоял в углу запертого на ключ кабинета-бокса и мучительно размышлял о своем незавидном положении: «Итак, можно с уверенностью констатировать, что миссия Исаака Леонидовича Киршмана провалилась. Видимо, не зря я сомневался в этом человеке — не подходил он даже для такого не слишком сложного задания. Это не его брат Моисей, который обладал куда более решительным характером и осмотрительностью. Не случайно, видимо, он и на свет появился первым — вылез из мамки на пару минут раньше своего брата. Эх, Исаак Леонидович, что же вы наделали? Кстати, что с ним стало? Если бы он был где-то поблизости, то его наверняка свели бы со мной для очной ставки, чтобы не городить огород с моими пальчиками. Но его здесь нет. Тогда где он? В Риге? Но оттуда лету всего два часа. В больнице — лежит в коме? Или, может быть, в морге? Но если он погиб, то каким образом? Был убит при попытке к бегству? Или покончил с собой? Если это так, то я снимаю перед вами шляпу, Исаак Леонидович, и прошу у вас прощения. Ваша возможная смерть перевешивает любые ваши прегрешения».

Подумав об этом, Бородин подошел к столу и, присев на стул, достал из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет «Мальборо». Сам он никогда не курил, но сигареты постоянно носил с собой с конкретной целью — иногда они помогали ему завязать разговор с интересующими его людьми. Но теперь они пригодились ему для другого — помогали думать. Высыпав сигареты на стол, Бородин принялся сооружать из них некое подобие домика, громоздя одну сигарету на другую. Громоздил, а сам в это время продолжал размышлять о создавшейся ситуации:

«Мои пальчики на папке остались тогда, когда я передавал ее Киршману в Саду имени Баумана. В тот момент я и подумать не мог, что миссия Исаака Леонидовича может закончиться провалом. Ведь о ней никто не мог знать. Никто, кроме… Шухрата Ибраева. Вот и чекисты вчера на концерте «Спэйс» тоже объявились не случайно. Неужели ему все-таки сумели развязать язык? Что же с ним для этого проделали, если даже такой человек-кремень сломался? Может, воспользовались ситуацией с его беременной женой? Или проделали нечто иное? Впрочем, какая теперь разница, если мои пальчики на папке потянут меня на дно ровно через — и Бородин взглянул на свои часы — один час сорок минут. Если, конечно, за это время я не сумею найти достойного оправдания. Как же его найти?».