Федор Раззаков - Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол

— Именно по этому поводу мы к вам и пришли, Павел Павлович, — сообщил генералу о цели их визита Оленюк.

— Интересно, — не скрывая своего удивления, откликнулся на эту новость генерал и даже закрыл журнал.

— Мы пришли узнать подробности пожара в харьковском Историческом музее в сентябре сорок первого, — продолжил свою речь Оленюк. — Вот товарищ Игнатов специально приехал из Москвы по этому поводу.

Увидев, как взметнулись вверх от удивления брови генерала, Игнатов поспешил с объяснениями:

— Нас интересует погибшая во время пожара коллекция японских скульптур окимоно. Дело в том, что она никак не могла погибнуть, в виду материала, из которого была сделана — это слоновая кость. Однако она с тех пор числится как пропавшая, а совсем недавно одна из этих скульптур объявилась в Москве.

И Игнатов извлек из кармана стопку фотографий с изображением упомянутого окимоно. Взяв их в руки, генерал в течение минуты внимательно рассматривал снимки.

— Да, был такой пожар, — нарушил, наконец, молчание Тихонов. — Я даже помню его точную дату — шестнадцатого сентября. Почему запомнил? В этот самый день вышел приказ ГКО о начале эвакуации предприятий и населения Харькова и Харьковской области. Поэтому всем было не до этого пожара — надо было срочно начинать эвакуацию и минировать стратегически важные объекты и коммуникации.

— Но вам же докладывали об этом пожаре — в архиве я нашел донесение лейтенанта из местного отделения милиции на ваше имя? — задал очередной вопрос Игнатов.

— И это я тоже помню, — подтвердил сведения сыщика генерал. — И запомнилось это донесение прежде всего тем, что там была одна странная деталь: гибель музейного сторожа. Причем не от пожара или взрыва авиационной бомбы, а в следствии удара тупым предметом по голове. То есть, его попросту убили. И вообще там было много неясности с этим пожаром в корпусе, где находилась ваша коллекция, как вы говорите, японских скульптур.

— Что именно? — подал голос Оленюк.

— Во-первых, убийство этого сторожа, — начал перечислять генерал. — Во-вторых, исчезновение коллекции, которая, как вы правильно сказали, товарищ Игнатов, не могла сгореть физически. Но она все-таки пропала. Значит, ее могли похитить, воспользовавшись бомбежкой и суматохой, которая возникла в результате нее.

— Но у вас есть предположения, кто мог стоять за этим похищением? Следствие велось? — вновь вступил в разговор Игнатов.

— Следственные действия должно было вести местное отделение милиции, — ответил генерал. — Но я же говорю, что всем тогда было не до этого. Тут фашисты подошли вплотную к городу, а вы говорите про какие-то японские скульптуры! А что касается моих предположений о возможном заказчике этого похищения, то у меня такие подозрения имеются.

Произнеся эти слова, генерал вернул стопку фотографий Игнатову, взяв в разговоре мхатовскую паузу. Но видя, как напряглись его собеседники, Тихонов не стал их больше томить и продолжил:

— Начальником отделения милиции, на территории которого находился Исторический музей, был майор Фарман Исидор Давыдович. В начале сентября вышел приказ о снятии его с должности и переводе в Москву. И что самое интересное, покинул он город аккурат на следующий день после того музейного пожара.

— Но это вовсе не повод подозревать его в этом преступлении, — выразил свое сомнение в услышанном Оленюк.

— Согласен, если бы не одна важная деталь. Летом пятьдесят третьего года Фарман проходил по «делу Берии» — мне рассказывал об этом один коллега, который отдыхал в Мацесте, где я был уполномоченным Совета Министров СССР по этому курорту. Так вот у Фармана была конфискована большая коллекция антиквариата и драгоценностей. Что и навело меня на мысль: а не мог ли Фарман заинтересоваться и коллекцией японских миниатюр, учитывая ее ценность. Заполучить ее официально он никак не мог, а вот умыкнуть под шумок наступления немецких войск — элементарно.

— Но ведь конфискованную коллекцию должны были вернуть музею, — высказал предположение Оленюк.

— Не обязательно, — возразил генерал. — Ее, например, мог прикарманить кто-то из конфискантов. А то и вовсе ее к тому времени в руках у Фармана могло и не быть. Ведь пропала она в сорок первом, а арестовали его почти двенадцать лет спустя. За это время он мог ее продать, подарить — да мало ли что еще мог с ней сделать.

— А вы не знаете, где эти двенадцать лет до ареста служил Фарман? — задал Игнатов вопрос, который напрашивался сам собой.

— Кажется, в Узбекистане — он был одним из заместителей тамошнего председателя НКГБ Михаила Баскакова.

— Тогда все сходится, — произнес Игнатов и добавил: — Я имею в виду то, что сообщил мне бывший директор Харьковского музея. Дело в том, что некоторое время назад у него была встреча с неким азиатом, который активно интересовался возможной сегодняшней стоимостью исчезнувшей коллекции и, в частности, того самого окимоно, которое изображено на моих фотографиях.

— В таком случае, я вам не завидую, — усмехнулся генерал. — В Узбекистане сейчас самое что ни на есть пекло.

Выбравшись из «Волги», подъехавшей к самым дверям Комитета народного контроля, Габрилянов вошел в здание и, предъявив милиционеру свое служебное удостоверение, поинтересовался, как ему попасть к товарищу Яхъяеву — заместителю председателя. Выслушав ответ, Габрилянов поднялся на лифте на третий этаж и оказался в приемной зампреда. По случаю того, что на календаре был понедельник, и время было утреннее, в приемной уже толпился народ. Однако Габрилянов уверенным шагом подошел к секретарше и снова извлек на свет свою «корочку». Увидев, к какому ведомству принадлежит владелец удостоверения, секретарша побледнела, попросила гостя подождать, а сама встала со своего места и быстрым шагом направилась в кабинет к своему начальнику. Спустя минуту она вернулась и, обращаясь к Габрилянову, попросила его пройти в кабинет. Что он и сделал под удивленные взгляды посетителей.

Хозяином кабинета был Хайдар Яхъяев, который в 1964–1979 годах возглавлял узбекистанское МВД и поэтому был человеком, посвященным в тайны здешнего «бургундского двора». И явившись к нему на прием без всякого предупреждения, Габрилянов надеялся на то, что ему удастся эти тайны у него выведать. Однако никакого страха в глазах зампреда он не заметил, как и привычного подобострастия, которое обычно охватывало людей самого разного ранга, с которыми Габрилянова сводила судьба за время его почти двухмесячного нахождения в Узбекистане. Впрочем, зная послужной список этого человека (а до своего прихода в МВД Яхъяев почти двадцать лет проработал в системе КГБ) и получив некоторые отзывы о нем от его бывших сослуживцев, Габрилянов предполагал, что с этим деятелем ему придется повозиться — нахрапом его не возьмешь.