Николай Пахомов - Святослав, князь курский [Proza.ry]

Полки противных сторон, в боевом снаряжении, с боевыми стяга-ми и трубами, были выстроены, но стояли, не двигаясь с места, словно чего-то ожидали. Даже стрелки из луков, выдвинувшиеся вперед из-за плотных рядов пешцев, которым сам бог войны предначертал первыми начинать сражение, на этот раз что-то не торопились оттянуть до уха тетивы тугих луков и пустить каленые стрелы.

Пора было начинать сражение, но киевские полки стояли непод-вижно. Ожидание затягивалось, тревога от необычности происходящего нарастала. Святослав Ольгович еще не осознавал этого умом, но чувст-вовал интуитивно, словно собственной кожей.

Первым изменил воевода Улеб, открыто перейдя на сторону Изя-слава, взметнув над своими полками его знамя, а стяг Ольговичей бро-сив на землю под ноги своих ратников. Его вои этот жест воеводы встретили ликованием, нарушив повисшую над ратным полем гнету-щую тишину.

За Улебом последовали полки Ивана Войтишича и Мирослава Хи-лина, бросая на землю золотисто-черные стяги Ольговичей и опуская долу железные жала копий и острог, как бы говоря этим дружине Изя-слава, что они уже не противники. Те поняли и ответили бурным лико-ванием. Еще бы не ликовать, когда бескровно добыта победа.

А торки и берендеи, находившиеся под рукой воеводы Лазаря Со-кольского, оставив свои боевые порядки, вдруг с криком и улюлюкань-ем набросились на обоз Игоря, чтобы лишить того припасов и помощи.

— Измена, брат! — подскакал к Игорю подавленный Святослав. — Кругом измена! Киевляне предали нас.

— Как твои куряне и северяне? — мрачно спросил Игорь, еле дер-жась в седле: болели ноги да и многодневная попойка сказывалась.

— Эти-то верны, не предадут… Да толку-то…

— А твои? — обратился Игорь к племяннику Святославу Всеволодо-вичу.

— Киевские полки разбежались, но владимирцы и волынцы пока со мной, — ответил тот без особого восторга, так как видел, что противник значительно превосходит их дружины численностью, даже не начав боя.

— Что ж, — выслушав братьев, молвил печально Игорь, — пусть Бог рассудит ныне нас за все правды и неправды. — И подал знак к началу атаки. Затрубили трубачи, и поредевшие дружины Ольговичей пошли в бой.

Сеча, как и стоило того ожидать, для Ольговичей сложилась не-удачно. Сначала Игорь, несмотря на возражения Святослава, повел дружины в гору, пытаясь обойти Изяслава с тыла, но из этого предпри-ятия ничего не вышло, лишь напрасно уморил подъемом ратников, так как уперлись в широкий канал, ведущий к реке Лыбеди. Потом повер-нули вдоль Лыбеди, но пришлось стесниться так, что нарушился поря-док в собственных полках, чем не замедлили воспользоваться берендеи Поросья, заехав с тыла и внеся сумятицу в задних рядах. А тут еще сын Изяслава Переяславского, юный Мстислав, своей конной дружиной, ударив с горы, рассек полки Игоря надвое. И князю Игорю ничего не оставалось делать, как подать сигнал к отступлению.

Конные курские, путивльские и северские дружины, ведомые Свя-тославом, облеченные в латы и кольчуги, поддерживающие боевой по-рядок, смяли изменившие их князьям пешие киевские полки и орды бе-рендеев и вырвались из теснины к берегу Днепра, ближе к устью Десны, ближе к дому родному, подальше от коварного Киева.

«Славное похмелье после столь бурного застолья, — пришпоривая коня, печалился сам себе Святослав. Обида и гнев душили северского князя, а еще неизвестность о судьбе брата и племянника. — Я-то, кажет-ся, вырвался, — искоса посматривая на мчавшихся рядом с ним его кон-ных дружинников, думал он, — а как там они? Целы ли… или уже пали». Судьба незадачливого брата и осиротевшего племянника печалила, но не поворачивать же коней вспять.

Поначалу, когда Всеволод во всеуслышанье объявил, что великий киевский стол после своей кончины прочит Игорю, Святославу было как-то немного обидно: почему не ему. Ведь он пусть и не на много, всего на два года, но старше Игоря. Так что по старшинству киевский стол полагался бы ему. Даже хотел было претензии старшему брату вы-разить. Но, поразмыслив, решил Всеволода своими притязаниями не огорчать: как-никак, а он уже на трех столах побывал, всякого там по-видал: и хорошего, и плохого. Игорь же еще ни разу собственным уде-лом не владел, так что пусть пользуется добротой брата.

«Вот и попользовался, — вновь подкатила к горлу горечь обиды за брата. А кто-то язвительный, сидевший незримо внутри северского кня-зя, добавил: — Хорошо, что не ты… — но тут же поправился — впрочем, еще неизвестно, что дальше с тобой будет. Хорошего не жди».

Святослав Всеволодович, испытав вместе с дядей своим Игорем Ольговичем пустые мытарства, растерял в бесплодных хлопотах своих воев. Кто при подъеме в гору отстал, кто от коварных берендеев пал. Сам же Святослав Всеволодович, облаченный в крепкую кольчугу с серебряным зерцалом да в светлый шлем с чешуйчатой бармицей, буду-чи верхом на коне, и оружия-то ни с кем не скрестил. Как-то не дове-лось. Впрочем, видя, что ратное счастье стрыям изменило, он и стычек с противной стороной особенно не искал, не жаждал. Оставив остатки владимирской дружины на произвол судьбы, всего лишь с двумя или тремя десятками конных мечников сын покойного великого князя бро-сился в Киев под защиту матери и иерархов церкви. «Если Ольговичи мне дядья по батюшке, то Изяслав Мстиславич — дядька по матери, — мыслил перепуганный волынский князь. — Так неужто вуй даст в оби-ду?.. Надо полагать, что не даст… Ведь я ему ничего плохого не сделал. Не успел… Если что, то покаюсь, прощения попрошу. Простит. Ведь покорную главу даже меч не сечет…»

Прискакав в Киев, Святослав Всеволодович часть дружинников, бывших при нем, отправил во дворец к матери, Агафье Мстиславне, с просьбой замолвить за них и за самого Святослава слово перед братом, сам же с оставшимися воями решил найти укрытие в монастыре святой Ирины. Давным-давно, еще в 1037 году от Рождества Христова, этот монастырь был заложен самим Ярославом Мудрым и назван так в честь его благоверной супруги Ингигерды, носившей в христианстве имя Ирины. Может поэтому монастырь этот пользовался не только распо-ложением киевлян, но и всех потомков Ярослава и Ингигерды. Кроме того, последний настоятель монастыря, игумен Феодор, поставленный туда не без участия Всеволода Ольговича, хорошо относился к роду Ольговичей, лично знал Святослава и должен был ему помочь.

— Помоги, святый отче, — целуя руку преподобного, попросил по-давленный случившимся владимиро-волынский князь, — укрой и защити от вуя моего Изяслава. Побил он нас на Ольговой могиле. Скоро в Кие-ве будет…

— Бог один может защитить, — глухо отозвался игумен. — Только один Господь волен в нашей жизни и смерти. А я же, его раб и слуга покорный, слабый телом и духом, тоже не отрину, помогу, как смогу. Молиться буду. Да и ты не тужи сверх меры, ибо туга, как и гордыня — грех великий. Разоблачайся, снимай бронь ратную — в Божьем доме этому не место — да помолись, покайся перед Богом. Потом отдохни немного, я прикажу келейку приготовить.