Николай Пахомов - Время бусово

Воспоминания о родине предков размягчили суровые черты лица корчмаря. Даже его хищный, крючковатый нос как бы выправился и не так угрожающе нависал на лице, а черные глаза покрылись влагой уми-ления.

— А что же с ее сыном стало? — как бы невзначай спросил Сколот, особо не афишируя свою заинтересованность в ответе. Но, по-видимому, он задал один из главных вопросов, которые интересовали его и его спутников, ибо они внимательно взглянули на хозяина кор-чмы.

— А что с ним станет? Растет при бабке и деде. При светлом нашем князе Дажине и его супруге Ладуне, — тут же уточнил Леонидис. — Как я уже говорил, Бояном кличут… Слышал, умный малец растет. Старый волхв Златогор его воспитанием и обучением занимается. Сначала кня-жеских детей учил, теперь и внука учит. Волхв Златогор — мудрый жрец, весьма мудрый. Недаром в первых княжеских советчиках ходит.

— И когда же прибывает княжич Бус с красавицей женой? — Воз-вратился к прежней теме Сколот.

— Да сегодня. Еще вчера о том глашатаи оповестили. Должны при-быть после полудня. Так что, если пожелаете, и вы успеете на этом тор-жестве присутствовать. Кстати, у вас есть место, где главу преклонить?

— Откуда? — сделал удивленные глаза Сколот. — Мы ведь в Кияре Антском впервые находимся. Знакомцами еще не успели обзавестись, если, конечно, не считать Врана. Но, судя по твоему предупреждению, от таких знакомцев, как Вран, надо держаться подальше…

— Тогда можете при корчме остаться, — как бы невзначай предло-жил корчмарь, хотя, видит бог, заранее уже радовался в душе дополни-тельной прибыли. — Имеются комнатушки для пришлых, и коням стой-ло найдется. Впрочем, мне пора новых клиентов встречать… а то заси-делся с вами, заговорился… а дела ждут…

Он тут же встал со скамьи и поспешил к вновь пришедшим посети-телям корчмы. Сестерции или же драхмы никто просто так не отдает. Надо подсуетиться — тогда, возможно, они из одной кисы перейдут в другую… И осуждать за то корчмаря грех — каждый желает добыть ку-сок насущный. И чем корчмарь хуже других? Ничем. Тем более, что свои сестерции он добывает честным трудом, не татьбой и обманом.

— Ну, что, други, пойдем киярского княжича с супругой встречать? — спросил Сколот своих спутников, когда они остались одни после ухо-да корчмаря.

— Пойдем, — дружно отозвались сопровождавшие Сколота всадни-ки и шумно встали из-за стола. — Где наша не пропадала…

К выходу тронулись гурьбой. Только в дверях Сколот, пропуская своих сопровождавших, задержался. Его заинтересовали новые, только что прибывшие, посетители корчмы. Запыленные не менее их самих, не иначе, как после дальнего странствия.

Насторожила не их показная развязность, громкие, до неприличия, голоса, порой переходящие в откровенный гогот, не спрятанные под полами одежды мечи, которые обычно порядочные люди от посторон-них глаз не прячут, а какая-то фальшивость в поведении и тоскливая настороженность в глазах, словно все они находились в постоянном ожидании чего-то неминуемого и неотвратимого. Такое выражение обычно присуще татю, осужденному сородичами на смерть, в те недол-гие и неизбежные моменты ожидания смертного наказания. Тоска и не-нависть, ненависть и тоска…

Судя по всему, старшим среди них был седовласый пожилой муж-чина со шрамом на лице от удара меча или кинжала. Шрам был старый, давно зарубцевавшийся, проходил через правую щеку. Возможно, это память осталась и от сабли, нового вида оружия, которое все чаще и чаще применяют кочевники вместо прямых мечей. Ему было за пятьде-сят, впрочем, возраст его не так-то просто было определить не только с первого взгляда, но и при длительном наблюдении. Седина волос и обо-значившаяся проплешина, конечно же, могли что-то сказать о его летах, но упругая походка, гибкость в движениях, общая подвижность явно говорили в пользу молодости и силы. А то обстоятельство, с какой ско-ростью исполнялись его указания; какой мгновенной была реакция ок-ружающих не только словесные приказы, что вполне понятно, но даже на малейшее шевеление бровей, на мимику лица, на еле уловимое дви-жение взгляда, на мановение рук, — говорило о привычке властвовать, а не подчиняться, приказывать и ждать немедленного исполнения этих приказов. Причем не просто о привычке, а о категоричности и жестко-сти; всякого, не исполнившего приказание или же замешкавшегося с его исполнением, ждала немедленная и суровая кара.

Вид остальных мужчин, прошедших, по-видимому, как и их вожак, огонь и воды, побывавших ни в одном приключении, также о их миро-любии и скромности не говорил, впрочем, и клейма тятя на лбу ни у кого видно не было. «Что-то не нравятся мне они, — отметил про себя Сколот, выходя на улицу. — Совсем разбойные рожи, похлестче, пожа-луй, чем у меня и моих товарищей будут, хоть и мы не лыком шиты и не пальцем деланы… Надо, однако, за ними по возможности присмот-реть… Как бы чего худого не замыслили».

Откуда было знать Сколоту, что перед ним сам сын-изгой давным-давно казненного беловежского воеводы Ратца, главарь разбойной шай-ки по прозвищу Атаман вместе со своей разбойной дружиной, поста-вивший перед собой цель мщения князю Русколани за казнь отца, по-зорное изгнание матери и их, детишек, из града Белая Вежа. В результа-те чего в скором времени последовала смерть матери и младших брать-ев и его нищенское и голодное скитание от огнища к огнищу, от вежи к веже. Хотя о шайке татей и шарапчиков и их главаре Атамане за долгие годы собственных скитаний по землям русичей он не раз и не два слы-шал, но видеться не доводилось. Если Сколоту пришлось немало помо-таться по свету, то уж Атаману тем более. Жизнь, словно мачеха нелас-ковая, и мяла, и терла, и била его, но сломить до конца так и не смогла, лишь ожесточила до предела, а жажда мести придавала сил и не дала оборваться, как у остальных его братьев, нити бытия.

Княжеский поезд перед градскими воротами появился неожиданно, вынырнув из-за тени кустарников и деревьев, росших вдоль дороги. Впереди на золотистогривых соловой масти конях ехали воины в па-радных доспехах и островерхих шлемах, с полным воинским нарядом, положенным русичам при походе. На некотором расстоянии за ними цугом впряженные белой масти кони катили небольшую открытую ка-рету с балдахином, убранную цветными лентами и цветами. Впрочем, в праздничном убранстве была не только карета, но и лошадиная упряжь, и сами лошади, головы которых украшали пышные султаны. И только пара рослых собак, бежавших рядом с каретой, осталась без прикрас. Но и они, словно чувствуя своим собачьим нутром торжественность мо-мента, высунув языки, весело помахивали хвостами.

Рядом с каретой на белом, в яблоках, грациозно изгибающем шею жеребце ехал сам Бус в светлой кольчуге и красном корзно, при мече в ножнах, но без шлема и щита. Его золотистые волосы рассыпались по плечам. Время от времени он наклонялся к карете и что-то оживленно говорил наряженным женщинам, точнее, той из них, что была понаряд-ней одета, да в добавок ко всему еще и прикрыта княжеским корзном от дорожной пыли. Эта смуглая и томноокая красавица и была супругой князя, а две другие спутницы — ее служанки. Чаще всего на речь Буса отвечала его супружница, но время от времени и ее спутницы что-то весело щебетали княжичу в ответ. Следом за каретой на конях гнедой масти рысил почетный эскорт из княжеских дружинников и знатных русколан в парадных доспехах, несмотря на жару, и при полном воору-жении. Впрочем, торжественность момента заставила их забыть и про дорожные неудобства, и про жару, и про пыль, поднимаемую передо-выми всадниками и колесами кареты.