Николай Пахомов - Время бусово

— Хорошо, отец, отпущу их с миром, — тихо, но твердо заверил Бус. — Исполню волю твою, отец. Отпущу и Сколота, и его товарищей, хоть, честно скажу, не по нраву мне это.

Придя к благополучному решению судьбы Сколота и его спутни-ков, Бус вдруг почувствовал, что у него словно тяжесть с сердца спала.

— Спасибо, отец, что это бремя с меня снял. И судить-казнить было тяжело, и собственной рукой обидчиков отпустить — душа не поднима-лась…

А князь между тем продолжил:

— Пожелают остаться в граде, пусть остаются… Возьми в дружину — такие не предадут… самыми верными будут. Волхв Златогор не даст соврать…

— Князь верно глаголет, — подтвердил правоту речи Дажина Злато-гор. — Такие самыми верными бывают во все времена.

— И это исполню…

— Мать и братьев младших не давай в обиду… Кровь одна!

— Не дам! Сварогом клянусь!

— Хорошо… коли так. Жену свою, взятую у греков, люби, но Боя-на, первенца своего, не позволяй ей обижать. А то бабы ласково стелят, да спать жестко — знаю их… Боян же… умным мальцом растет. Мнится мне, сладкоголосый будет… Поверьте, еще род наш в веках словом прославит!

— Исполню…

— Сестру же вашу, Лебедь, никому в обиду не давайте. Хоть и го-ворится, что дочери да сестры — это отрезанный ломоть, но кровь-то одна… Берегите ее! Это вас, сыновья, обоих касаемо, как старших…

— Исполним, отец, — в один голос ответили Бус и Злат.

— С супругой своей, спустя время, по нашему обряду, по нашей ве-ре обвенчайтесь, но если она возжелает в своей вере остаться, не пре-пятствуй. Бог, он хоть и по-разному называется у разных народов, но для всех един. Захочет храм поставить — разреши, помоги. Храмы — это не только божий уголок, но и красота, и твердь духовная, а значит, твердь народная! Жене не воспрещай ее веры придерживаться, но и свою веру береги!.. От отцов и дедов она нам завещана… Впрочем, тут я спокоен: Златогор и Злат в том будут тебе опорой и порукой…

Волхв и Злат молча поклонились.

— Если помру, то тело на костре сожгите, не прячьте под курган, как делали до сей поры с покойными сородичами, и не прячьте в домо-вину и могилу, как поступают христиане… Пепел по ветру развейте… Над реками и лесами, над лугами и холмами, над степью-кормилицей…

И опять все молча склонили свои головы в знак согласия и повино-вения, отдавая дань уважения последней воле князя Дажина, доброго родителя и умелого вождя.

Далеко за полночь продолжался разговор русколанского князя Да-жина с сыновьями и волхвом. Он совсем изнемог от дум и распоряже-ний, от напряжения воли и ума. Не раз и не два приходилось Злату ути-рать отцу лицо, очищая его от пота и давать глотнуть отвара, оставлен-ного в серебряной чаше знахаркой Зориной.

— Однако, устал я, — наконец, незадолго до первых петухов, молвил Дажин. — Идите почивать. И я подремлю чуток… Утром, Бог даст, про-должим…

Кряхтя и покашливая, Дажин повернулся на своем одре набок, ли-цом к стене, давая этим видом понять, что разговор окончен. Сыновья и волхв, стараясь не шуметь, двинулись к выходу.

Покинув комнату отца, Бус и Злат проводили волхва Златогора в приготовленную для него опочивальню, а сами направились в комнату к матушке, знали, что не спит, что ждет их.

Служанка Милана, дежурившая у дверей комнаты княгини, увидев их при свете свечей, проводила в комнату: «Княгиня ждет, просила про-вести, как только появитесь».

Вошли. В комнате княгини был густой полумрак, так как огонька в одной осветительной масляной плошке явно было недостаточно, чтобы осветить довольно большое помещение княжеской опочивальни. Мать, действительно, то ли в ожидании их, то ли в ожидании возможного зова супруга, сидела на лавке одетая, бодрствовала, не спала.

— Проходите, дети, — пригласила коротко. — Присаживайтесь.

— Вот пришли, матушка, чтобы успокоить… — начал Бус степенно, так, как и полагается будущему князю.

— Какое уж тут успокоение, дети… Как отец-то?..

— Держится. Все время различные наставления давал. Под конец устал малость, лег почивать. Знахарка Зорина находится поблизости… на всякий случай, в коридоре на скамье прикорнула.

— И то верно, поздно уже… или еще рано… — невесело усмехну-лась княгиня, намекая на то, что короткая южная ночь вот-вот окончит-ся и перейдет в утро. — Спасибо что зашли, не забыли мать. Теперь иди-те отдыхать. Чай, и вам, несмотря на молодость, несладко приходится. Всех горе надломило! Кто мог бы подумать, что так случится?.. — Из глаз княгини потекли слезы, но она их не спешила убрать с лица. — Ох, отец, отец… Однако, сыны, идите… отдыхайте. А ты, Бус, к супруге своей поспеши. Ей сейчас, возможно, хуже всех: от батюшки с матуш-кой, из родимого гнездышка вырвали… Одно это уже не в радость-то… И тут сразу же в объятья Жали и Кручины попасть — совсем плохо. Поддержи, сын, ее. Не оставь своей заботой…

«Какая славная у нас матушка, — подумал Бус, направляясь темны-ми переходами коридоров дворца в опочивальню супруги, — в собствен-ном горе еще о других думает и заботиться не забывает».

В комнате, отведенной под супружеское ложе Буса и царевны Эв-лисии, свечи не горели, и в помещении царил мрак, лишь немного раз-жиженный ночным лунным светом, струившимся через единственное узкое окно. «Однако, спит, — решил Бус, закрывая за собой тяжелую дубовую, скрипнувшую при раскрытии, дверь и перешагивая невысокий порог. — Жаль, придется потревожить».

То ли скрип двери, то ли настолько был чуток сон княжны, что по-явление Буса в темной комнате заставило ее проснуться.

— Ой! Кто тут? — спросил по-гречески слабый, немного заспанный и довольно встревоженный женский голосок откуда-то из глубины.

— Не бойся, лада моя, это я, — также по-гречески отозвался Бус. — Пришел вот проведать, да подремать рядом хоть пару часов, оставшихся до рассвета.

— Проходи, супруг мой, — уже более радостным голосом произнес-ла Эвлисия — Мне так боязно, так боязно, — пожаловалась она искренне, без какого-либо жеманства, присущего избалованным женщинам и де-вушкам из знатного рода. — От каждого шороха и скрипа дрожала, пока не уснула…

Оттуда, откуда раздавался голос Эвлисии, послышалось легкое по-скрипывание досок ложа. — Эвлисия освобождала место для супруга.

— Не бойся, лада моя, — ласково произнес Бус, направляясь на ощупь в темноте к ложу, — никто тебя тут не обидит. И, вообще, было бы все иначе, если бы не этот тать… В горький час приходится тебе обживаться на новом месте…

— Как отец? — нежно прижимаясь к присевшему на ложе мужу, прошептала она. — Лучше не стало?

— Не стало… но он крепится, моя красавица.

Теплое от сна тело супруги манило в пастель.

Царевна Эвлисия, новая жена Буса Белояра, действительно была молода и красива. Как сказывали сведущие люди, ей шел только семна-дцатый год, когда на греческий остров Родос прибыло посольство рус-коланского князя Дажина во главе с Бусом и волхвом Златогором.