Николай Пахомов - Время бусово

— … А еще необходимо призвать кузнецов и поручить им день и ночь ковать оружие и брони.

— … А еще оружейникам поручить заготовку стрел и копий.

— … А пастухам-табунщикам приказать пригнать конские табуны под стены крепости, чтобы враг не завладел ими.

Многое «еще», необходимое и безотложное, на которое ранее и внимания не обращали за малозначительностью и обыденностью, вспомнили княжеские советники. И все оказалось необходимо делать немедленно, безотлагательно, в сей момент.

Бус понимал, что с такой горой дел ему одному не справиться, по-этому, не мешкая, из своих братьев и ближайших родственников, из старшей дружины, из бояр назначил ответственных за тот или иной уча-сток деятельности.

— Смотрите, — предупредил он соратников, — спрошу строго, по за-кону военного времени. Ибо глупость или же нерадивость одного может повлечь смерть многих и беду неминучую! А потому, смотрите! В та-ком деле и повинную главу меч сечет!

Старшая дружина, восседавшая за княжеским столом, восприняла эти грозные слова князя как должное. Знали, что на период военных действий власть князя уже ничем не ограничена: он единолично вправе принимать любые меры и решения, в том числе и решение о казни лю-бого русича, независимо от того, рядовой ли он воин или же родной брат князя. Такова была древняя традиция, таков был закон войны и выживания. И тут уж никакое вече князю не указ.

— Будем смотреть, княже…

— Я на вас надеюсь!

На следующий день конные вестники, названные на совете у князя, наделенные правами послов князя Русколани, снабженные короткими посланиями князя на кусках пергамента, скрепленные его подписью и княжеской печатью, о двуконь скакали в земли славян. Скакали, чтобы сообщить страшную весть, если там, куда скакали, еще о ней не знали, и кликнуть клич на сбор воев под руку князя Буса. Скакали во все сторо-ны света. К братьям-славянам и аланам, к берендеям и горским племе-нам, к боспорцам и ромеям, чтобы заручиться поддержкой или же про-стым невмешательством, чтобы не иметь борьбы на несколько сторон. Скакали простые воины и родичи князя, безусые юнцы и мужи, убелен-ные сединами.

С небольшим отрядом конников, возглавляемым Сколотом, держа путь на Курск, Рыльск, а оттуда и на Словенск, скакал княжич Боян. Скакал чуть ли не той же самой дорогой, которой когда-то прошел по этим землям и градам его отец Бус. Почему выбор князя пал на сына Бояна и на сотника Сколота? А потому, что оба были ближе по крови к северянам и ильменским словенам. Сколот, как никак, а сын бывшего курского воеводы. Боян же — сын курянки Радославы. Кроме того, в Словенске в настоящее время княжил князь Словен, сын Боревоя, кото-рый, как помнил Бус, в свои юные годы был неравнодушен к красоте Радославы, и в память о ней, мог быть более сговорчивым с ее сыном Бояном.

— Поспешайте! — Напутствовал их Бус, отправляя в путь. — Время не ждет. И помните: от того, как вы поведете посольство, будет зависеть многое, в том числе и победа над готами. Больше действуйте уговорами и убеждением. А если, где какой князь или старшина упрется, требуйте сбора веча, и действуйте через вече. Понапористей!.. Да слова находите такие, чтобы сердца огнем жгли, чтобы сна и спокойствия лишили, что-бы даже женщины, и те к рукоятям мечей потянулись. Помните, что для русича слово — сила, которой нет сильней!

А волхв Злат, во всем поддерживая Буса, еще посоветовал действо-вать через жрецов местных.

— Жрецы — это шея княжеской головы. Куда они повернут, туда и князь, туда и народ пойдет! — напутствовал он посланцев. Впрочем, Злат не только советовал и напутствовал, он еще и несколько пергаментных свитков, испещренных резами — ведическими письменами, понятными волхвам и жрецам, дал с наказом: — Пусть прочтут сами, а также народу на торжищах и вече…

Боян, как и его наставник Сколот, не был женат, поэтому в дорогу его собирала Эвлисия, которая хоть и доводилась ему мачехой, но лю-била его, помня клятву, данную старой княгине Ладуне, по-матерински опекать Бояна и ее дочь Лебедь. Он повзрослел, возмужал, заматерел, но проведший детство с любящей его бабкой, оставался тихим и мечта-тельным, бесконечно добрым не только к отцу и родственникам, но и просто людям, даже незнакомым. Боян добросовестно обучался у дядь-ки Сколота воинским премудростям, не ленился в то, однако, как другие юноши, душой к ратному делу не прикипел. Каждую свободную минуту старался провести то в обществе Златогора, когда тот был еще жив, то в обществе родного дяди и волхва Злата, слушая их рассказы из истории славянских родов, или же в одиночестве за каким-нибудь древним свит-ком или книгой. Подражая Златогору и Злату, начал слагать песни и гимны, прославляя деяния русичей и их вождей.

«Уж не болен ли он, — видя такое поведение сына, качал головой князь Бус, делясь своими сомнениями с супругой, — в его-то годы за книгами корпеть… В пору за девицами ухлестывать, а не затворником быть». Головой качал, однако не мешал сыну заниматься любимым де-лом. Да и Эвлисия на то говорила мужу: «Кто знает, может это второй Гомер или Овидий растет? Может еще не только себя, но и нас в веках прославит? Пути Господни неисповедимы», — и мелко крестилась: Бус хоть и не преследовал христиан, но не любил, когда открыто исполня-лись каноны христианской веры. Даже если это совершала собственная супруга. «Не к чему смущать соплеменников, — повторял он вновь и вновь. — Пусть живут в своей вере и не ведают сомнений. Ведь Бог един. Еще до Христа время не пришло, а придет время, тогда…».

А еще Бояна в поход провожала его тетка, сестра отца, Лебедь. Она была моложе Бояна на несколько лет, но по родству, а родство никуда не выбросишь, доводилась теткой, а значит старшей в роду. Лебедь дав-но выпорхнула из отроческой поры, превратилась в красавицу, на кото-рую заглядывались многие молодцы града Кияра, возможно, мечтая взять в жены. Да и сама Лебедь уже пришла к той поре, когда любой девице тревожно спится по ночам, особенно, когда приходит весна, ко-гда кровь бродит, как в березах сок, когда Ярило, Купало и Лада благо-словляют молодых людей на любовь и счастье супружеской жизни. Она не прочь была найти себе молодца, но брат, князь Бус, и его супруга Эвлисия хотели найти ей суженого в Римской империи. Отчасти пото-му, что желали родством укрепить связи с могущественным соседом, отчасти и потому, особенно это считала Эвлисия, что жизнь ромейских женщин из знатных родов куда приятней и легче, чем ее товарок в Рус-колани. Видать, поэтому Эвлисия проявляла такое участие к судьбе Ле-беди, обучая ее не только женским премудростям, но и греческому язы-ку и греческой культуре, рассказывая ей легенды и мифы из жизни ее народа, приводя на память песни и стихи. Возможно, этим самым Эвли-сия не только помогала сестре мужа, но и себе, заполняя этим тоску по родному дому и родителям. Как бы там ни было, но Лебедь оставалась девицей, хотя ее сверстницы давно уже обзавелись не только мужьями, но и детишками.