Александр Кутыков - Берега светлых людей

Готские моряки, возвращаясь в порт, наполнили гавань вымученной, страшной песней. Их суда и трофейные посудины греков бессильно тюкались обугленными бортами и носами в причалы. Стона раненных под громогласные команды морских волков почти не было слышно. Уцелевшие выводили-выносили пострадавших во славу союзников.

Лехрафс чувствовал внутренний трепет и смуту своего сердца. Он замер, потрясённый звериным видом и рыком завывающих в темноте готских моряков. Те же чувства владели практически всеми халанами.

Сарос позвал Лехрафса в степь. В окружении готской гвардии они выехали в тихую, чуткую ночь — поближе к цепи Карла. Умостились на войлоке для размышлений и сна. От моря неслись бесовские звуки победной пирушки, в степь стлалась пелена гари. Дома колонии дымились, визжали дети, бабы, мужиков и пленных сгоняли в охраняемые места.

Лехрафс на следующий день, уже после полудня, тщетно пытался вызвать командиров своих отрядов. Посыльные в портовые слободы возвращались ни с чем. Лишь единицы соизволили прийти на сбор.

Саросу было весело от такого нелепого хотения его царственного союзника. Говорил он халану: «Я своих петухов не трогаю — пускай нагуляются вволю! Потому-то они и настойчивы в бою, словно ястребы!»

Лехрафс видел лукавство конунга: воины Карла — начеку; в доме, куда снесли тяжело раненных ратников, готы устроили лечебницу, и на время многие грязные и ободранные мужики превратились в целителей; слышна была также деятельность большого корабельного ремонта... Сарос никого и не думал звать, потому что все его люди знали своё дело.

«Отчего ты не смотришь добычу? — спросил Лехрафс конунга. — Почему не полнишь казну? Да и где она — твоя казна?»

«Единственный человек, у которого нет покоя и свободы, — это я. О добыче же не беспокоюсь — есть кому ей заниматься!» — мудро отвечал Сарос.

Халан спрашивал: «Там, внизу, полно женщин — неужто не желаешь их?»

«Не время. Победа — самое великое испытание войску. Примусь сейчас блудить, и уши твои, брат мой халан, перестанут слышать стук молотков и рвение пил...»

Халан в душе восторгался разумению жизни готского вождя, понимая северную природу этого разумения. Тем не менее нашёл время предупредить конунга о скором возвращении греков из-за моря. Сарос спросил у царя совета, куда править отряды дальше, внимательно выслушал союзника.

А Лехрафс присоветовал вот что. Кружить, тем более встревать в схватки здесь — уже чревато. Селения Борисфена пока лучше оставить в покое. Скоро зима. Стоит подумать о ней и о возвращении домой.

Сарос без обиняков ровным тоном объяснил, что домой не поедет, потому как не с чем: зимовка будет тут, в гостях... Лехрафс отвечал, что племена халан очень разные, что он с трудом понимает языки лесных и восточных своих подданных, поэтому, как ни прискорбно, поручиться за спокойную зимовку союзников не может.

Опустошив всё, что нашлось, обидев всех, кто попал под руку, союзное войско нехотя собралось в степи и скрытно двинулось на восток. Лехрафс представил Саросу премного странного человека по имени Роскилд и сказал, что тот поедет чуть впереди готов и сделает их путь совершенно безопасным. По уговору, Роскилд должен был указывать дорогу, двигаться днём-двумя впереди, предупреждая местные племена о приближении союзников.

Потрёпанная готская эскадра прямо-таки крадучись вышла в море. Взяли в уничтоженной колонии двух толковых лоцманов, рассадили их от греха подальше на разные корабли. Не мешкая, вереница серо-красных скорлупок и ладей под предводительством гота Кантеля потянулась к Боспору Киммерийскому.

Лехрафс отделился от готской армии и направился в свой стольный город на Танаисе, окружённый дремучим лесом. Именно туда будут съезжаться посланники племён, находящихся под рукой халанского царя. Кто-то, унижаясь, станет клясться в лояльности и верности; кто-то поведёт себя независимо, ещё и укорит отсутствием крепости руки объединителя; кто-то пришлёт дары в ожидании вызова... Так или иначе, Лехрафсу совершенно необходимо присутствовать в центральном стане.

В дороге было о чём подумать. Многое слышал Лехрафс о северных собратьях и союзниках. Всегда ощущая себя безграничным властителем Великого поля, относился он к готам, как к далёким соседям, при случае — гостям и помощникам... А увидел царь иных людей — сильных, непонятных...

Примерно такие же чувства испытывали юго-восточные и восточные халанские владыки к главенствующему клану Лехрафса. Они называли племя царя «светлыми халанами». У них переняли это название персы и греки. А ещё те, кто достигал степных берегов Чёрного и Азовского морей, именовали светловолосых обитателей здешних просторов «русаланами». Чтобы разниться с азиатами и южанами, гордые русаланы называли себя «весью». Слово это и у халан, и у готов означало «белый»...

— Что ж, — сказал Сарос, расталкивая устраивавшихся на отдых готов и, будто пловец, высоко перебирая руками в устремлении к небольшому пригорку. — Попали мы в сумрачное место... Темно оно неверными мыслишками здешних обитателей... — Сарос объявлял это всем; гул большой, уставшей толпы стихал от центра к краям. — Сохранение наших жизней не есть главная задача для нас! — прокричал конунг назад, двигаясь задом наперёд; бойцы, бывшие впереди него, бойко расступались, оттягивали коней, уже расслабленно клонивших головы. — Кто мы здесь? Крылатые ястребы?! Охотники?! Яичко под курицей?! Я не знаю!..

Вождь уверенной рукой снял с рядом стоявшего воина рогатый шлем и водрузил на себя поверх помятой маленькой стальной каски.

— Но вести себя нам надлежит в этой пустой земле, ровно зверю, чудом вырвавшемуся из облавы! Каждый должен помнить, что ему неуютно и неудобно!.. — Сарос, наконец, взошёл на пригорок, за рога поправил шлем на голове, улыбнулся своим преданным соратникам. — Единиться что-то не получается... Так что будем искать удачу сами! — Вождь решительно обнажил хитрый оскал; толпа просветлела лицами, издавая крики твёрдой уверенности в будущих победах. — Проводник наш на глаза не кажется! Но кто нам запрещает самим найти заветный город?!

Люди устало повторили хищный командирский оскал, а Сарос громко заключил:

— Если уж всё смолкло вокруг нас и никто не желает подавать нужных нам подсказок, то мы насторожимся пуще этой пустыни!

Слова Сароса разлетались далеко — храп коней и приглушённый шум вовсе не мешали речи вождя. В пульсирующей полутишине все ждали от конунга продолжения. А он перед всем войском долго смотрел на беспорядочные облака, разрываемые в вышине порывистым ветром.

— Спать мало — пусть кони лишь вволю спят! — наконец произнёс Сарос. — Не шуметь, не разбредаться — пусть обманутый тишиною зверь сам приходит к нашим стрелам! Пока я не пойму, где мы, — рога наши пусть будут всегда наготове и не страшатся ничьей крови!