Владимир Трошин - Княжич [СИ]

— Теперь не мешало бы перекусить! — предложил Евсейка Печенкин. Сделав светильники из фитиля, сторожа приступили к еде. После обеда они погрузились в сон, из которого их вывел стук металла по камню. Татары расчищали проход от обломков взорванной плиты. Сторожа поняли, что им предстоит последний смертельный бой. В плен сдаваться они не собирались.

Неизвестно сколько прошло времени, но стуки прекратились. Сторожа ослабили мертвую хватку на рукоятях своих сабель. Но чувство обреченности не прошло. Может татары ушли, а наши подумали, что сторожа сгинули или попали в плен? Тогда придется им умирать здесь в безвестности! Что делается там наверху?

А наверху начинался новый день. Не самый лучший для татарского войска. Предупрежденный Ромашко Бардаковым, донковский воевода Вельяминов, немедленно послал гонца в Михайлов, сообщить о продвижении татар. Ночью, воевода сторожевого полка Головин выдвинул им навстречу две сотни конных стрельцов с пищалями и двести детей боярских дворянской конницы.

Утром, когда еще не успел рассеяться туман, татары натолкнулись на ровные ряды сверкающих лезвиями бердышей стрельцов. Никого не боятся татары, кроме стрельцов! Бывали случаи, что конные орды, без боя возвращались назад, только услышав о них. И сейчас, лохматых всадников одолела оторопь при виде направленных на них, лежащих на бердышах стальных стволов. Конная масса смешалась, поворачивая назад. Но поздно. Грянул залп. Пушистые белые облачка дыма поплыли над полем. Смертоносная картечь, заметно проредила ряды, разворачивающейся для бегства конницы. Из-за спин стрельцов, вдогонку им, с пиками наперевес и саблями наголо, рванула в атаку русская конница. Кто-то из бегущих врагов пытался противостоять ей, но был уничтожен. Татар гнали до Сосны, где многие из них, ища спасения на другом берегу, утонули в реке.

Замурованные в скале сторожа об этом не знали. Поэтому, когда опять застучали кирки по камню, они приготовились отразить последний натиск. Тонкий луч света не скоро проник в грот:

— Ребята! Вы живы! — услышали они знакомый голос Леонтьева.

— А где татары? — еще не веря избавлению от неминуемой смерти, спросил невидимого Алешку, Савин.

— Домой тикают! Вы как? Воды не нужно?

— Нет! — ответил старший. — Лучше откопайте быстрей!

Через узкий лаз в завале, проделанный крестьянами из полона отбитого у татар, сторожа вытолкнули наружу пленного и выбрались сами. Их окружили ратники из сторожевого полка. Старший из них, московский дворянин Ждан Квашнин сразу же забрал у вызволенных на свободу царевича, который освобожденный от кляпа посылал проклятья в адрес сторожей на татарском и русском языках, за то, что они не заботились о нем в пещере. Евсей Печенкин хотел снять с него позолоченную броню, но Ждан не разрешил.

— Теперь это все государево! — предупредил он. — Государь вас отблагодарит по-своему!

Узнали сторожа, как их нашли. О том, что они замурованы в пещере, сообщил Квашнину тот самый черкас, который был толмачом у мурзы. Оказывается, черкас, государев человек. Если бы не он, неизвестно как все повернулось. Леонтьев о них ничего не знал!

Сторожам разрешили отобрать для себя новых аргамаков из табуна, захваченного у татар и конскую сбрую в оставленном обозе. Скурыдин нашел своего коня. На условный свист, из леска выбежал его верный Орлик и, подскакав к нему, уткнулся влажной мордой в грудь. Работавшие на расчистке завала крестьяне, рассказали Ваське, как он сбросил пытавшегося оседлать его татарина и убежал в поле.

Войско из Михайлова ушло в тот же вечер. Сторожа опять приступили к своим обязанностям. Через шесть дней их сменили. Как всегда, заехав в скит к Варфоломею, сторожа простились с ним и вечером следующего дня, уставшие и довольные, достигли посада Донкова.

В день, когда сторожей освободили из подземного плена, у двери Разбойного приказа состоялась встреча двух старых друзей.

— Привет Юрашка! С тех пор как наследство Бежецких получил, не здороваешься! Нос воротишь!

— Иди-ка ты своей дорогой Колобок, изводи дальше свою бумагу!

— А вот зря ты Юрашка друзей не замечаешь, подъячих за людей не считаешь! Я ведь к тебе не просто так! Старую дружбу в отличие от тебя помню! Именьицо-то ты получил, а законный хозяин, если верить тебе, убиенный, жив и по земле в Донкове ходит! Скоро здесь в Москве будет!

— С чего ты взял?

— Испугался? Бумага у начальника нашего стола лежит! От Донковского воеводы!

— Катись-ка ты подальше Колобок! Умер он и даю тебе слово, никогда уже не воскреснет!

Возвратились в Донков сторожа поздно вечером. Утром следующего дня, первого дня Нового Года(32), они уже купались не только в теплых потоках южного ветра, обещающего большой урожай овса, но и в лучах славы. Весть об их приключениях обогнала сторожей. Каждый житель Донкова, считал своим долгом, выразить свою признательность героям и зазвать к себе за праздничный стол. Но Симеонов день (33) закончился, и наступили серые будни, связанные с уборкой урожая и подготовкой к зиме, ведь каждый из них был не только ратником, но и сельским хозяином.

На пятый день сторожей вызвал к себе воевода Вельяминов. От имени государя, за пленение царевича, он вручил Ивану Савину и казакам, взявшим его, Евсейке Печенкину и Фильке Григорьеву по рублю, а всем остальным по его половине. Все были рады, только всегда сомневающийся Филька Григорьев, остался недоволен, выразив свое мнение:

— Не царская это награда. Царевич стоит дороже!

Савин сразу одернул его: — Без языка хочешь остаться умник?

Царскую награду получил, из рук государя воевода Головин. Иоанн Васильевич вручил ему медаль. Не весомый золотой корабленник, с портретом английского короля на корабле в море с мечом и щитом, на одной стороне и изображением лилиевидного креста в восьмидужном обрамлении на другой, который вручался более важным сановникам, а венгерский дукат, весом в два раза легче.

Царевича умыли, одели в дорогие одежды и представили царю. Потом его, осыпав подарками, со свитой, отправили в Крым к своему гарему, обменяв на 20 наших пленников, долгие годы томившихся в татарских тюрьмах.

Скурыдин, приехав, первым делом поинтересовался у сестры об Андрее. Та, грустная от мысли о разлуке с ним, была немногословна, сказав, что он ждет вестей из Москвы. Попарившись в баньке на берегу Дона, вечером следующего дня, Скурыдин отправился к

Лыковым в гости. Хозяева были дома. Тимофей Мартынов долго обнимал его, повторяя:

— Ну, ты Василий, как твой отец, настоящий богатырь!

Андрей бросился расспрашивать:

— Расскажи, как все было. Как жаль, что меня не было с тобой!

— Еще навоюешься, Андрюша! — улыбнувшись, успокоила его Арина Евдокимовна, пригласив всех за праздничный стол. — Стратилатов день, Андрюшины именины!