Владимир Трошин - Княжич [СИ]

— Одевайтесь горемыки! Сегодня ваш день! Адиль-бей заменил вам казнь галерами!

Не разобрав, кто такой Адиль-бей, но, поняв, что они еще будут жить, друзья, потеряв последние силы, один за другим рухнули на помост.

Почти одновременно, через месяц, Михель доехал до Острога, а купец, Биркин Афанасий добрался до стана Атамана.

Князь Острожский встретил весть о смерти Андрея с мужественным самообладанием. "Какая жестокая участь досталась этому храброму, умному юноше! За что? За грехи? Не было у него грехов! Еврей говорит, что он достойно встретил смерть! Может быть, господь уготовил Андрею участь мученика, чтобы он, своим примером ободрил несчастных христиан, находящихся в плену? Какая разница! Как несправедлив мир! Смерть забирает молодых, лучших из лучших! — с грустью в душе думал он. — С кем останусь я? Кто продолжит мое дело?". Что-то кольнуло в груди и князь, держась за край стола, осторожно опустился в кресло. Ему было жаль юношу, который мог бы занять достойное место среди его последователей: братьев Смотрицких, Демьяна Наливайко, Иова Борецкого, Стефана Зизания и многих других из созданных им православных кружков!

Атаман, узнав от Афанасия о мучительной смерти друзей, невесело усмехнулся, то ли еще ожидает его самого! Составив шифровку со словами: "Княжича отделали", он распорядился отправить ее немедленно "Барчуку".

Прочитавший расшифрованное сообщение Юрий, был вне себя от радости, Два дня он ходил с приподнятым настроением. А на третий день забеспокоился: — "Вдруг, опять, что-нибудь не так?". Вечером того же дня, переодевшись, через черный ход, князь отправился к знакомой ворожее. На отшибе ремесленной слободки Лубяной, он нашел известную ему, обомшелую, покосившуюся избушку. Дверь была не закрыта на замок. Коробьин прошел через сени в комнату. Комната освещалась только огнем от горящих дров в печи. Хозяйки не было видно. Юрий, сторонясь, чтобы не испачкаться, стен, сел на лавку возле печи. Здесь было тепло, и не так доставали сквозняки и дым, гуляющие по курной избе. Огонь в печи дернулся, в нос ударил запах дыма. Это вошла в избу со двора ворожея, беззубая, морщинистая старуха, в измазанной сажей рваной душегрейке. В руках она держала таз, набитый снегом.

— Сейчас, потерпи соколик! — ставя таз на печь, прошамкала старуха вместо приветствия. "Откуда она знает, что я у нее хочу спросить?" — задумался князь. Он был у ворожеи несколько раз, и никогда она не спрашивала у князя, зачем он пришел. Каждый раз, словно прочитав его мысли, старуха ворожила Юрию именно на то, что он хотел. Вот и сейчас, перенеся таз с водой на лавку и сев рядом с ним, она уставилась внутрь таза. Князь также бросил взгляд на поверхность воды. Ничего удивительного, кроме соринок на дне таза под слоем воды он не увидел. Старуха между тем застонала, лицо ее покрылось крупными каплями пота, которые закапали в таз, подернув рябью поверхность воды. Юрию показалось, что какие-то тени, похожие на очертания фигур людей забегали в толще воды. Но сколько он не присматривался, все равно ничего разглядеть ему не удалось.

— Вот они, красавцы, которые смущают сердце твое боярин! — внезапно прошамкала старуха. — Их двое!

— Они, что, живые? — с недоверием спросил Юрий, пристально вглядываясь в поверхность воды.

— Живы, живы! Только радости им от этого никакой! В железе они и посередине моря!

— Что ты придумываешь старая? Какое железо, какое море? Собаки их кости давно обглодали! — возмутился князь.

— Хочешь, верь, а хочешь, нет, соколик! — подняла голову обиженная старуха, — Они в железе, и на море-окияне!

— Как же они в железе по морю плавают? — подначил старуху Юрий.

— А вот не знаю соколик, не вижу больше ничего! — ответила ворожея.

"Да что я напрасно теряю время, пытаясь добиться истины у выжившей из ума старухи? — возмутился собой Коробьин. — На этот раз княжич, мертв!". Отдав старухе лежавшую в кармане мелочь за ворожбу, Коробьин покинул избушку.

А между тем, старуха была права. Галеры "Белая лань" и "Золотой павлин", на борту которой находились Василий с Андреем, только, что покинули остров Крит. Там, в порту Ираклион они пополнили запасы продовольствия и воды. Позади Варна, Стамбул, мелкие деревушки на островах Эгейского моря, к которым они приставали на ночь. Теперь, Гасан-бей, старый морской волк, решил воспользоваться попутным восточным ветром, для того, чтобы преодолеть под парусами расстояние до Туниса, не останавливаясь на ночевки на берегу. Гасан-бей рисковал: велика была вероятность попасть в шторм, лицом к лицу столкнуться на траверзе Мальты с галерами Ордена Иоаннитов, вице короля Неаполя или просто с пиратами. К штормам Гасан-бею не привыкать, а против вражеских галер имелось кое-что. По сорок янычар на каждой галере, взятых в Стамбуле, взамен сошедших на берег кавказских ветеранов, были готовы встретить не прошеных гостей. На баках обеих галер размещалось по одной 50-фунтовой пушке, по сторонам от нее — по два 8 — фунтовых орудия, а рядом по одной 3-фунтовой пушке. Еще каких-нибудь пятнадцать лет назад, Гасан-бей и не подумал бы про мальтийские и итальянские галеры. Турецкий флот тогда господствовал в Средиземном море. Эскадры свирепых бородачей в чалмах наводили ужас на жителей прибрежных городов и селений, захватывая в плен тысячи крепких мужчин, юношей и прекрасных девушек, грабя их опустевшие дома. Именами Барбароссы, Драгута, Очиали, Али-паши и других турецких адмиралов, пугали испанские, французские, итальянские матери своих детей. Но наступил 1571 год. Чаша христианского терпения переполнилась. Морские флоты Испании, Генуи, Неаполя, Мальтийского ордена и Венеции, объединившись, ранним утром 7 октября, в бухте Лепанто, вступили в битву с мусульманским флотом. Турецкому флоту, состоявшему из 250 галер, противостоял флот европейских государств из 206 галер с 20 тысячами воинов. Сражение проходило с переменным успехом. Христиане состязались в жестокости с мусульманами. Пощады никто не ждал. Несмотря на численное превосходство, ряды мусульман дрогнули. Турецкий адмирал, видя, что битва проиграна, покончил с собой. В этой битве флотов турки потеряли тридцать тысяч человек. Христиане увели на буксире десятки мусульманских галер. Двенадцать тысяч христианских пленников, прикованных к скамьям гребцов на мусульманских галерах, обрели свободу, о которой и не мечтали. Разгром мусульман при Лепанто окончательно подорвал мощь турецкого флота на Средиземном море. Несмотря на то, что состав флота уже к весне следующего года был восстановлен, султан вынужден был пойти на переговоры о перемирии с Испанией. Турецкие галеры перестали выходить из портов, и все больше стояли у причальных стенок.