Джулия Бойд - Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов

Когда в марте 1937 г. Беккет добрался до Мюнхена, он был уставшим от долгого путешествия, что, возможно, отразилось на его восприятии города. «Река Изар – это жалкое подобие лиричного Майна в районе Вюрцбурга или героического Дуная в Регенсбурге», – писал он другу [537] Beckett to TM, 7 March 1937; quoted in Knowlson, p. 256. . Еще в самом начале своего путешествия Беккет понимал, что «Германия должна вскоре начать сражаться (или она взорвется)» [538] GD, notebook 1, 6 October 1936; quoted in Nixon, p. 7. . Когда писатель 1 апреля 1937 г. сел на самолет в Англию, он был уверен, что никогда больше в Германию не вернется [539] See letter from Beckett to TM, 18 January 1937, ‘I shan’t be in Germany again after this trip’; quoted in Nixon, p. 7. .

Во времена Третьего рейха в Германию приезжали самые разные литераторы: от Альберта Камю до Карен Бликсен, от Макса Фриша до Свена Гедина. Создатель книг о комиссаре Мегрэ Жорж Сименон столкнулся с Гитлером в лифте отеля [540] See Lubrich, pp. 33–35. , а Грэм Грин настолько полюбил Берлин, что, по словам его брата Хью, «почти захотел в нем жить» [541] Summary of letter dated August 1934, Hugh C. Greene papers, Bod., dep. c. 888, 18.63. . Жан Жене остался бы в Германии подольше, но здесь он не мог вести свой привычный образ жизни. «Это раса воров, – писал Жене. – Если я здесь ворую, то не могу совершить ни одного поступка, который бы меня удовлетворил. Я подчиняюсь всеобщему порядку… Я не нарушаю ничьих планов. Возмутительность здесь невозможна. Я ворую в пустоте» [542] Jean Genet, ‘A Race of Thieves’, The Thief’s Journal (New York: Grove Press, 1964), trans. Bernard Frechtman, pp. 123–124, see Lubrich, pp. 157–158. . Жан-Поль Сартр девять месяцев стажировался в Берлине, однако его дневники, а также переписка с Симоной де Бовуар (которая несколько раз его навещала) утеряны. Несмотря на то, что нацисты сжигали книги Моэма, писатель регулярно приезжал в Мюнхен на карнавал со своим любовником Аланом Сирлом [543] Pryce-Jones, p. 62. .

Все перечисленные в этой главе писатели (за исключением Гамсуна, который в 1943 г. поругался с Гитлером [544] Выше упоминалась причина – требование Гамсуна уволить Тербовена и удалить от власти коллаборациониста Квислинга. ) провели довольно много времени в нацистской Германии. Они вели дневники на протяжении поездки или оставляли воспоминания сразу после возвращения на родину. Такие впечатления особенно ценны, поскольку они всегда отличаются от послевоенных оценок. В этой главе собраны мнения писателей и левой, и правой политической ориентации. Особняком, пожалуй, стоит центрист де Ружмон. Примечательно, что после посещения нацистской Германии отношение к стране изменилось только у Томаса Вулфа.

В середине 1930-х гг. сложно было найти людей, которые интересовались политикой, но при этом не имели своего мнения о Гитлере. Фюрера можно было только любить или ненавидеть. Интуитивно нам кажется, что писатели должны придерживаться более либеральных взглядов и быть менее предвзятыми, но воспоминания литераторов о нацистской Германии свидетельствуют о том, что писатели точно так же, как и обычные люди, отправлялись в Третий рейх с уже сложившимся мнением о нем.

Оказавшись в Германии, иностранцы также становились жертвами настойчивой и убедительной нацистской пропаганды. Впрочем, как показали Олимпийские игры, зарубежные туристы сами были готовы ей верить.

Утверждение, что политика и спорт – это несовместимые вещи, никогда не казалось настолько абсурдным, как во время зимних и летних Олимпийских игр 1936 г. в Германии. Нацисты использовали спортивное мероприятие как очередной инструмент пропаганды. Все было продумано до мелочей: от церемонии открытия до меню в столовой для каждой из команд. В Германию приехало рекордное количество зарубежных гостей, и это дало нацистам возможность рассказать о своем режиме всему миру. Пропаганда должна была убедить иностранцев в том, что новая Германия – это мощная, эффективная, а также толерантная страна, жители которой любят хорошо повеселиться. И нацистам действительно удалось создать такое впечатление.

Посол Франции в Германии Андре Франсуа-Понсе писал, что летние Олимпийские игры стали «апофеозом Гитлера и Третьего рейха» [545] Francois-Poncet, p. 203. . Прекрасное начало этому «апофеозу» было положено зимними Олимпийскими играми, которые прошли в двух близко расположенных друг к другу деревнях Гармиш-Партенкирхен («разделенных ручьем и дефисом» [546] Nicholas Howe, ‘Alice Kiaer and her Red Stockings’, Skiing Heritage Journal , June 2006, vol. 18, no. 2, pp. 22–28. ). Зимние игры по масштабу уступали летним, но в них были заложены основные элементы, сделавшие Олимпиаду в Берлине таким интересным и одновременно печально известным мероприятием.

Зимние Олимпийские игры начались 6 февраля. Английский горнолыжник Арнольд Лунн, благодаря усилиям которого слалом и скоростной спуск в тот год стали олимпийскими видами спорта, сидел, дрожа от холода, на трибуне и ждал начала церемонии открытия. Его сын Питер, капитан британской команды, был антинацистом и отказался принимать участие в параде. «Неожиданно, – писал Лунн, – сквозь метель показалась процессия. Первой шла греческая команда. Греки приветствовали того, кто больше бы подошел для Спарты, а не для Афин… Среди разыгравшейся метели заполыхало пламя, вырвавшееся из жаровни. Вслед за ним зажглись олимпийские маяки на вершинах холмов. Огонь, летящий снег и ветер». Когда спустя несколько дней Лунна в радиоинтервью спросили, как он оценивает успехи немецкой команды, горнолыжник ответил: «Немцы, можно я раскрою вам один секрет? На свете все еще есть люди, которые катаются исключительно ради удовольствия» [547] Quoted in Jim Ring, How the English Made the Alps (London: Faber & Faber, 2011), pp. 253–254. .

Журналист Уильям Ширер даже удивился тому, насколько ему все понравилось в Германии. «Здесь гораздо больше приятного, чем я ожидал, – писал он. – Прекрасный вид на Баварские Альпы, особенно на рассвете и на закате, бодрящий горный воздух, розовощекие девушки в лыжных костюмах (в целом очень привлекательные), состязания интересные, особенно прыжки с трамплина, на котором можно себе все кости переломать, бобслей… хоккейные матчи и Соня Хени» [548] Shirer, Berlin Diary , pp. 46–47. . Журналист, возможно, не хвалил бы норвежскую фигуристку [549] Хени была трехкратной олимпийской чемпионкой. Потом стала звездой Голливуда. , если бы видел, с каким энтузиазмом Хени приветствовала Гитлера нацистским салютом в Берлине. Норвежские газеты тогда вышли с заголовком: «Соня – нацистка?» Хени любила общаться с высшими нацистскими чиновниками, поэтому вопрос был вполне резонным. Вскоре после окончания Олимпийских игр фигуристка по приглашению фюрера посетила Берхтесгаден.

В отличие от Ширера, Уэстбрук Пеглер, известный во всей Америке своей колонкой «Fair Enough», не проживал в Германии, поэтому мог позволить себе занять жесткую позицию в отношении нацистов. Пеглер невзлюбил их, как только прибыл в Мюнхен «с некоторым недобрым предчувствием»: «На станции было полно блондинов: мужчин и женщин. Большая часть людей ходила в лыжной обуви, они забирались в небольшие поезда, отправлявшиеся в горы. Железные крепления клацали по бетону платформ. Все были нарочито здоровыми и натренированными, длинноногие молодые дамы в лыжных штанах не нуждались в помощи мужчин» [550] Westbrook Pegler, ‘Fair Enough’ column, Evening Independent , 14 February 1936, Pegler papers, Hoover Presidential Library. .