Джулия Бойд - Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов

Писатель раздумывал над тем, чтобы стать искусствоведом [524] В 1933 году Беккет подал заявку на позицию ассистента куратора в Национальной галерее в Лондоне. . В Германию он отправился для изучения музейных коллекций. Однако к тому времени, когда Беккет в сентябре 1936 г. приехал в Гамбург, большое количество неугодных нацистам картин убрали из музейных экспозиций, а многих специалистов по истории искусства уволили. Через несколько недель после прибытия Беккета в страну вышел новый указ, согласно которому музеи и галереи должны были избавиться от «дегенеративного» современного искусства. По всей стране в запасники отправили полотна Клее, Нольде и Мунка.

Иногда Беккету разрешали посмотреть на работы в запасниках и хранилищах, но часто в этой просьбе ему отказывали. Беккету все же удалось увидеть значительное количество произведений искусства и повстречаться с именитыми современными художниками. С большинством из них он познакомился в Гамбурге. Художники были вынуждены работать в ужасных условиях: нацисты проводили у них инспекции, конфисковывали их библиотеки, запрещали им выставляться. Несмотря на то, что Беккет сочувствовал доле художников, он устал слушать грустные истории «этих гордых, обозленных бедняг, ни за что не желавших расставаться со своими идеалами», устал повторять им «да или нет» [525] Beckett to Thomas MacGreevy (TM), 18 January 1937. Quoted in James Knowlson, Damned to Fame: The Life of Samuel Beckett (London: Bloomsbury, 1996), p. 238. .

Беккет подробно проанализировал сотни увиденных работ. Кроме этого, в его путевых заметках описано очень много мелочей из повседневной жизни. С особой тщательностью писатель следил за своим рационом: Беккет подробно записывал, что и в каких количествах он ел («завтрак в ресторане, мед и крошечные булочки, похожие на яички» [526] Samuel Beckett, German diaries (GD), Beckett Archive, University of Reading, notebook 2, 6 December 1936. Quoted in Mark Nixon, Samuel Beckett’s German Diaries 1936–1937 (London: Continuum, 2011), p. 28. ), а также указывал стоимость блюд. Нельзя сказать, что еда в Германии пришлась Беккету по вкусу: «Немецкая еда ужасна. Что здесь вообще можно есть?» [527] GD, notebook 6, 9 March 1937. Вообще Беккета очень привлекали незначительные детали и прозаические подробности человеческой жизни – «названия, имена, даты смерти и рождения». Беккет считал, что это единственное, что можно по-настоящему знать [528] GD, notebook 4, 13 January 1937; quoted in Knowlson, p. 244. . Любые попытки разобраться в хаосе внутри человека или в историческом масштабе были обречены на провал. Биограф писателя Джеймс Ноулсон писал: «Беккет любил хронологию, мелкие и доскональные детали жизни индивида. У него не было времени для проведения глобального анализа мотивов или движений» [529] Knowlson, p. 244. .

Возможно, именно по этой причине в дневниках писателя встречается так мало записей о нацизме. Хотя очевидно, что Беккет ненавидел гитлеровский режим: во время Второй мировой войны он участвовал во французском движении Сопротивления.

Нельзя сказать, что писатель совершенно не интересовался жизнью в новой Германии. Один знакомый Беккета, владелец книжного магазина, так охарактеризовал писателя: «Он меряет все своими интеллектуальными стандартами и никогда не сможет понять наше горе, сколько бы сил ни вложил в изучение внешности и людей» [530] Quoted in Nixon, p. 90. . Не будем размышлять о том, насколько верна эта оценка. С уверенностью можно сказать, что Беккет всегда подмечал нелепость. Он записал в своих дневниках историю о служанке и молочнике. Чтобы избежать смешения крови, в нацистской Германии арийцам до сорока пяти лет запрещалось работать в доме не арийцев. Когда молочник спросил экономку, почему она работает на г-на Леви, женщина ответила, что она частично еврейка. Когда г-н Леви спросил свою экономку, зачем она соврала молочнику, та ответила, что ни в коем случае не готова признаться в том, что ей уж сорок пять лет [531] GD, notebook 2, 24 November 1936. .

В Дрездене Беккет нашел единомышленника – известного искусствоведа еврейского происхождения Уилла Грохмана, который был уволен с поста директора художественной галереи Цвингер [532] Вернее, Дрезденской картинной галереи, поскольку Цвингер – это целый культурный комплекс. еще в 1933 г. Мужчины вели долгие дискуссии о сложностях, с которыми столкнулись интеллектуалы при нацистах. Грохман относился ко всему философски. Он сказал Беккету, что в любом случае не уедет из страны, потому что оставаться в ней было интересней: «Они не в состоянии контролировать наши мысли» [533] GD, notebook 4, 2 February 1937; quoted in Knowlson, p. 251. .

До прибытия в Гамбург Беккет написал в дневнике: «Интересно, какой покажется мне Германия, если я шесть месяцев буду передвигаться по стране, главным образом, пешком?» [534] GD, notebook 1, 29 September 1936; quoted in Knowlson, p. 231. И действительно, Беккет преодолевал пешком большие расстояния. Правда, он испытывал массу неудобств и часто впадал в депрессию. В Третьем рейхе Беккет постоянно испытывал проблемы со здоровьем – то герпес на губе, то сопли, то болезненная опухоль в области мошонки, то гноящийся палец. Стояла холодная погода, деньги заканчивались, туфли прохудились и постоянно промокали. Все было, словно во втором песенном цикле Шуберта «Зимний путь»:

«В промозглом холоде, как слепой, прошел мимо улицы Брюль. Я не видел дома, где родился Вагнер, дома на улице Гёте, где родилась Анна Катарина Шенкопф, не видел съемной квартиры на Гриммской улице, где жил Геллерт, и съемной квартиры, в которой во времена студенчества жил Лессинг. Я прошел мимо церкви Святого Фомы, даже не заглянув внутрь, чтобы ощутить дух Иоганна Себастьяна. Мерзну еще сильнее, в Ноймаркте осматриваю дом, где Гёте жил в студенческие годы, но не подхожу к дому, в котором родилась Клара Шуман. Наконец, падаю на стул в «Погребе Ауэрбаха», смотрю на приятную статую Гёте скульптора Зефнера… Дрожь расползается по телу, съедаю в пивном зале баранину с соусом карри. Ползу дальше до тех пор, пока уже не могу стоять на ногах, заваливаюсь в кафе «Фельше», в котором слишком много людей. Немного согревшись, дохожу до кафе «Князь Рехшецлер», в котором отвратительный кофе и много газет. Я настолько душевно истощен, что читаю даже «Таймс». Потом быстро возвращаюсь назад в отель «Север», новая комната в котором не теплее и не приятней предыдущей, разве что немного тише [535] GD, notebook 4, Leipzig, 22 January 1937. .

Настроение писателя улучшалось, когда он ощущал поэтический подъем. Так, накануне нового, 1936 г. Беккет провел чудесный день в Берлине: «Прошелся через Тиргартен… мягкий, приятный и светлый день… увидел замечательные воздушные шарики… радужные кипарисы тихо раскачивались на ветру… утки при наступлении темноты шумно взлетают, часть потом снова садится на воду, поднимая волну; другие, отчаянно размахивая крыльями, летят парами вдоль кромки воды, которая сверху кажется совсем другой. Я ОБОЖАЮ одиночество» [536] GD, notebook 3, Berlin, 31 December 1936; quoted in Nixon, p. 33 and Knowlson, p. 233. .