Николай Буянов - Призванный хранить

Сердитый вздох.

— Почём я знаю. Может быть, это лишь хитрый план. И важен им вовсе не ты — они просто хотят иметь шпиона в замке грузинского царя.

В голосе Баттхара послышалась ревность.

— Вот как? А я, значит, только приманка, да?

Вот шкура, подумал Антон, лёжа под одеялом.

А я-то его, козла, полдороги на себе тащил...

— Почему ты не сказал Аккеру о своих подозрениях? Он бы наверняка что-нибудь придумал.

И тут притихший Антон услыхал неожиданное:

— А ты уверен, что Аккер — это Аккер?

— То есть? — озадаченно спросил царевич.

— А ты послушай. Когда возле реки мы впервые увидели его, то приняли за Заура. Антон даже проговорился по ошибке.

— Немудрено. Они братья.

— Но Заур никогда не упоминал, что они близнецы!

Повисла тишина — нехорошая, вязкая, пропитанная взаимным недоверием, точно змеиным ядом. После паузы, в течение которой Антон извёлся, Баттхар медленно проговорил:

— А возможно, ты и прав. О гибели Заура нам известно только со слов Антона. Он заглянул в пролом на вершине горы и увидел... Но что именно он увидел? Что, если Заур жив? У него конь, он выбрался из пещеры и прискакал сюда раньше нас. Переоделся, приклеил бороду, сделал шрам... Кстати, ты заметил, что Аккер бережёт руку?

«Верно, — вдруг вспомнил Антон, — я тоже обратил внимание, только не осознал... Ай да царевич, ай да сукин сын».

— Может быть, Аккер (или Заур — кто их разберёт?!) служит кому-то ещё? — проговорил Баттхар, ни к кому вроде бы не обращаясь. — Не Тохтамышу, не Хромому Тимуру и не моему отцу?

Лоза отчётливо скрипнул зубами.

— Мы с Зауром жили в одном селении. Жив он или нет — он не предатель, запомни.

— Я и не говорю, что он предатель. Просто... Странно всё это. Антон, к примеру, считает меня самозванцем. Мы с тобой считаем, что Аккер и Заур — один и тот же человек. Так и с ума сойти недолго.

— Знаешь, — тихо сказал Лоза (Антон весь обратился в слух и, кажется, вовсе перестал дышать). — Если уж кого подозревать — так это его, чужеземца.

— А Асмик?

— Асмик — девчонка, что она понимает.

— Вот ещё, — живо возразил царевич. — Нет уж, подозревать — так всех. По-моему, они действуют заодно. Они что-то замышляют.

— Что?

Баттхар вздохнул.

— Если бы я знал.

Аккер не зря называл Чёрного Тамро самым свирепым разбойником в округе. И едва ли не самым удачливым — ибо для того, чтобы полтора десятка лет безнаказанно грабить проезжих купцов и обкладывать данью селения, которые побогаче, мало быть свирепым: в горах крутым норовом редко кого удивишь. Тут нужно большее: хитрость и изворотливость, умение, прикинувшись другом, улучить мо мент и ударить в спину, держать в повиновении строптивых и приближать к себе самых строптивых, чтобы, приблизив их на расстояние вытянутой руки, одним махом перерезать глотку... Да мало ли что ещё нужно, чтобы при своей опасной профессии дожить до пятидесяти. Редкий случай.

Бывало, удача поворачивалась к нему спиной. Его окружали, как застигнутого в овраге волка, прижимали спиной к осклизлому склону и, смеясь, спорили, чья стрела первой продырявит его шкуру. Его нору обкладывали хворостом и поджигали, готовя копья и пьянея от предвкушения запаха палёной шерсти — он и сам поступал так не раз, он-то знал, что эти запахи — крови и палёной шерсти — возбуждают так, как не способна возбудить ни одна женщина...

Но он всегда уходил. Зубами и когтями прорывал новый лаз, прикидывался мёртвым и без зазрения совести продавал соплеменников — лишь бы на миг отвести погоню от себя самого. Его пытались убить много раз. Столько, что он и считать перестал.

У него никогда не было отца. Вернее, отец-то был, но мать ничего не рассказывала о нём. Она всегда была одна, сама по себе.

— Одному труднее выжить, — поучала она маленького сына, — зато никто не предаст. А предают в конце концов все.

— И ты? — наивно спросил он, когда ему было пять или шесть лет. И съёжился, ожидая подзатыльника. Но мать спокойно, не прерывая хозяйственных хлопот, ответила:

— И я. Так что если хочешь дожить до старости, не доверяй никому. Это первое правило, которое тебе надо усвоить.

Она была из абхазцев: смуглая, широкоскулая и очень сильная — такой она осталась в памяти Тамро. Сам он рос болезненным и слабым и часто не мог подняться с постели из-за назойливого кашля. Однажды кто-то из сверстников со смехом сказал ему, что его мать была рабыней — поэтому, дескать, Тамро и не знает своего отца. И все остальные, кто был рядом, посмеялись вслед. Тамро промолчал. Он смекнул, что лезть на обидчиков с кулаками — только добавлять себе позора. Они были сильнее и старше. И их было много. Он проглотил оскорбление, и все приняли это как должное. И мальчик обрадовался: он понял, случись что — его никто не заподозрит. Но всё равно он ждал несколько месяцев...

Как-то ночью, пока все спали, он потихоньку отыскал сапоги одного из своих обидчиков и сунул туда горную гадюку (как ему удалось поймать её — одному Богу известно). Наутро обидчик натянул сапог — и умер. Вокруг погоревали, но такое случалось и раньше. Особенно в то лето, когда гадюки, говорят, расплодились вдвое больше обычного. Наверное, только мать Тамро догадывалась о чём-то... Однако допытываться не стала. Прошёл ещё год — и в их ауле погиб ещё один юноша: вроде бы переходил вброд ручей, поскользнулся и ударился головой о камень. Никто не видел, как это произошло и был ли тот парень один. И снова мать Тамро ни о чём не спросила сына.

Только ещё через несколько лет тот узнал, что она действительно была рабыней. Узколицый, прокалённый солнцем сотник Аглай-бек уволок её на аркане из разорённого селения, забавлялся с ней несколько ночей под войлочной крышей походной юрты, а когда забава прискучила — избил до полусмерти и бросил умирать в выгребную яму. Тамро родился через девять месяцев после того случая.

Он рос болезненно-слабым. Кроме того, его лицо было изуродовано огромным, во всю щёку, тёмно-фиолетовым пятном — с детства ему доставалось из-за этого пятна. Много раз, прибегая домой в слезах, он с яростью, до крови, царапал лицо ногтями. Он ненавидел пятно даже больше, чем своих сверстников, которые издевались над ним.

Потом он перестал его ненавидеть. И даже начал гордиться им — когда через двадцать лет, будучи предводителем бандитской шайки, получил прозвище Чёрный. Чёрный Тамро — уже не звучало обидно. Это имя наводило ужас.

Только однажды кто-то из приближённых, будучи навеселе, посмеялся над своим главарём. «Наверное, тебе приходится много платить девушкам, которые ублажают тебя в постели, — громко сказал он, и все услышали. — Иначе они испугались бы твоей отметины и удрали — только лови...»

Тамро посмеялся вместе с шутником и дружески похлопал его по плечу. Не будь тот столь молод и наивен — он бы знал, что означает это похлопывание...