Игорь Болгарин - Горькое похмелье

В рукопашной махновцы и присоединившиеся к ним красноармейцы были сильнее, навалистее, тем более при численном перевесе. Через десяток минут сотни три-четыре добровольцев, остаток полка, бросились к реке Синюхе, чтобы, перебравшись вброд на тот берег, укрыться в лесу.

Но конница Каретникова, вместе с которым летал на своем скакуне и сам Нестор, успела. Офицеров и волонтеров рубили прямо на берегу. А тех, кто успел спуститься с берега и стоял почти по горло в воде – рубили в воде. Никого не щадили.

Поспел к расправе и Щусь. Он направлял коня то к одной, то к другой торчащей из воды голове. Рыжие, белые, седые, лысые, курчавые, чубатые головы молодых и не очень молодых добровольцев представлялись захмелевшему от вида крови матросику кочанами капусты. Его рука устала от ударов в твердую плоть – черепа, и он лишь время от времени перебрасывал шашку из одной руки в другую.

– Ну шо, белая кость! – орал Щусь, в восторге от этой небывалой… Нет! Схваткой это уже нельзя было назвать! Рубка! Сеча!

Лишь несколько самых умелых пловцов-ныряльщиков смогли, одолев под водой десятки метров, спрятаться в рогозе и камыше и тем спасти свою жизнь, чтобы впоследствии рассказать о страшном побоище на реке Синюхе. Трех Крымских добровольческих полков больше не существовало. Понеся большие потери в начале боя, махновцы отыгрались в конце.

Речку Синюху впору было бы переименовать в Краснуху.

Махно вытер шашку о голенище сапога, вложил в ножны. Оглядел поле боя. Оно казалось бескрайним. У повстанцев не было времени ни собирать своих раненых, ни добивать чужих. Боеприпасов не осталось. Поживиться у убитых тоже было особенно нечем. Довольствовались лишь тем, что захватили обоз с английскими шинелями и бельем, и лошадей – и тут же двинулись на восток, в глубину деникинской территории, откуда недавно пришли.

Перед ними была Дикая Степь с ее полузасеянными, полузаброшенными полями, полусгоревшими селами. И надо было бежать и бежать, иначе Слащёв набросится со свежими силами, с артиллерией, пулеметами – и перебьет их, безоружных, как мелких пташек.

– Вперед, хлопцы! – закричал Нестор, перебравшись с коня в тачанку, на которой к нему подъехали Галина, Юрко и Степан. – Гоните, пока кони еще на ногах держатся!

Степан направил тачанку по шляху, уходящему к Елисаветграду и далее, к Днепру, родным местам. Солнце еще и не думало клониться к закату.

По обе стороны дороги стояли поникшие, заждавшиеся косы и серпа хлеба. Но кто ж будет убирать этот скудный урожай? Война прокатывается по степи, как сдуревшая бочка по палубе баржи – туда-сюда, – круша все на своем пути.

– Попридержи! – велел Махно Стапану. Подождал, когда с ним поравняется тачанка с Чернышом. Поехали рядом.

– Виктор! – сказал он начальнику штаба. – Продумай таку диспозицию. Тремя колоннами двинем армию. На Херсон и на Бердянск…

– А третью?

– Деникин там, за Харьковом, свою силу растрачает. А мы тем часом тут свое до рук приберем… С третьй колонной я на Катеринослав пойду, на Гуляйпольщину. Все наше будет! Но только – шоб по сто верст в сутки! И не меньше! Меняй коней – и дальше!.. Главнее дело, оторваться от Слащёва!

– Понял, батько!

Блокнот прыгал на коленях у Черныша, но он упрямо выводил неровные строчки приказа.

Радиостанции, атрибута современной войны, у Нестора не было. Зато были быстрые связные, сумасшедшие скорости и свои люди в каждом селе. Здесь, в степи, он и без бронепоездов, без бронемашин и радиосвязи чувствовал себя хозяином…

Свежих, невыморенных коней нашли только через шесть часов, в большом селе Побужье. Селянам отдали за подменку часть трофейных обозов. Еще и доплатили, не скупясь.

Но на всех свежих коней не хватило. И значительная часть махновцев плелась кое-как.

Нестор то и дело оглядывался, высылал в разные стороны конные дозоры. Нервничал. Слащёв мог посадить войска в вагоны и обойти их, устроить неожиданную засаду или перебить на параллельном марше.

Но генерал ничем не напоминал о себе. Зная, что Слащёв – вояка крепкий и хорошо знающий дело, Махно недоумевал. Неужели генерал не додумался? В это не верилось. Скорее это было похоже на какое-то чудо.

За окнами салон-вагона Слащёва такие же осыпающиеся пшеничные поля, посеревшие, поникшие. И салон-вагон и бронепоезд генерал «одолжил» накануне вечером в Гайвороне у генерального хорунжего Суховерхого. У петлюровцев таких бронированных чудищ в достатке, но все они на голодном угольном пайке. Донбасс-то у Деникина!

Дубяго подошел к столу Слащёва с расшифрованной радиограммой, полученной из Ставки главнокомандующего, все еще находившейся в Таганроге, несмотря на то что Май-Маевский уже занял Харьков, Полтаву и Белгород. Не говоря ни слова, лишь печально вздохнув, полковник положил текст перед комкором.

– «…Генерал-лейтенанту Слащёву… Преследование Махно запрещаю. С бандитами справятся местные гарнизоны. Комендантам даны указания. Вашему корпусу приказываю двигаться направлением на восток: на Винницу, Каменец-Подольск и далее, имея в виду окончательное изгнание петлюровцев с Украины. В случае промедления буду вынужден снять вас с командования корпусом и отдать под суд… Главнокомандующий ВСЮР генерал-лейтенант Деникин, начштаба генерал-лейтенант Романовский…»

Слащёв достал из корзины сочное яблоко. Откусил, скривился от оскомины.

– Какие еще местные гарнизоны? – закричал он полковнику Дубяго, как будто тот сам сочинил радиограмму или мог принести другую, с разрешением на операцию по уничтожению армии батьки Махно. – О чем он? Сотня-другая тыловых бездельников и отставников-патриотов. Махно будет давить их по отдельности в виде развлечения… если они сами прежде не догадаются разбежаться!.. Мы отдаем батьке основную часть Украины, все коммуникации. Он отрежет нас от Азовского и Черного морей. Наступление на Москву задохнется!

Слащёв блеснул бешеными глазами в сторону застывших штабных офицеров. Вытер вспотевший лоб и со злостью швырнул огрызок яблока в чистенькую стену салон-вагона.

Полк Фомы Кожина обгонял тачанку с батькой Махно и Галиной.

– Давай, хлопцы! – крикнул им вслед батько. – Жмите, хлопцы!

Хлопцы на свежих лошадях мчались по шляху, быстро отмеривая версты.

После прошедших дождей шлях размяк, и грязь от копыт и колес забрызгивала лица. Было свежо. Кругом расстилались серые неубранные поля да степь, поросшая потемневшим бурьяном. Стаи стервятников, собравшиеся на пиршество, остались далеко позади… Вот уж у кого нынче урожайная осень!

На лицах пулеметчиков светилась радость людей, которые давно уже ни в грош не ставят ни свою, ни чужую жизнь и счастливы каждой вольной минутой. Сверкали белки глаз на темных лицах, белели зубы. Заляпана грязью была и надпись на задке знаменитой тачанки комполка: «Бей врага по роже, как Фома Кожин» . Лишь красные расписные мальвочки кое-где проглядывали сквозь грязь. Подпрыгивал, словно веселясь, пулемет.