Игорь Болгарин - Хмель свободы

То ли инвалид беспокоился о ездоке, то ли его глодали сомнения, за того ли человека он принял своего пассажира, и хотел проверить, боится тот варты или нет, чтобы сделать свои выводы.

– Давай через село, – твердо приказал Нестор.

– То – як скажете. Но варта там клятая, – попытался еще раз вразумить пассажира дед. Но тот промолчал.

Возчик решительно кивнул и с полевки вновь выехал на пыльный шлях.

Вскоре они въехали в село. Улицы как будто вымерли. Посреди пыльного майдана, неподалеку от церкви, была сооружена виселица. На ней покачивались пять трупов. На груди у каждого висела дощечка с надписью: «Der Rauber». И рядом перевод на украинский – «Розбiйник».

Поблизости сидели, скучая, двое стражников из варты, одетые в обмундирование царской армии, но с трезубцами на мятых фуражках.

Возчик медленно проехал мимо виселицы:

– Бачь, три дня висят, а их все охраняють. Бояться, шоб не втеклы, чи шо?

Один из стражников лениво поднялся, сделал жест: стой. Ездовой тпрукнул, оттянул на себя вожжи.

– Хто? Куды? – спросил вартовой.

Махно протянул ему бумагу.

– «На-род-ный учи-тель… Шепель…» – по складам прочитал стражник. – И куды ж це вы, пан учитель, держите путь?

– Та спочатку, може, в Туркменовку, а потом в Межиричи загляну. Роботу шукаю, шоб з хорошей хозяйкой та з харчамы.

– Це правильно, – согласился стражник. – Сперва харчи та баба, а потом вже можно й учителювать… А ты хто? Як призвище? – обратил он свой взор на возчика.

– Правда.

– Шо правда? – начал сердиться вартовой.

– Правда – то хвамилие таке.

– Шуткуешь? А документ е?

– Дывысь! – Возчик показал на коробку, в которой, прикрепленные ремнями, покоились обрубки его ног.

Стражник стал разглядывать. Зачем-то потрогал:

– Ой бо!.. А як же ты, диду, злазишь – залазишь?

– Як павук.

Стражник кивнул:

– Ну, езжайте!

Медленно проплыла мимо них виселица. «Der Rauber», «Розбiйник»…

– Шо ж то за разбойники? – спросил Махно у возчика.

– Та напысать шо завгодно можно… Селяны! Хто шо з панського маетка взяв, як свобода при Махнови була. – Он вновь коротко взглянул на Нестора. – Кажу, як свобода при Махнови була, може, хто коровку взяв, чи, може, не захотив цюю… репарацию германцям платыть, чи хто ружжо держав дома… Паны вернулысь, сильно недовольни. Землю, добро назад позабыралы. Штрафы. А не хочешь платыть – батогив всыплять… а то й повисять. Людына зараз стоить семь копийок.

– Чого це семь копеек?

– Стилькы, кажуть, держави обходыться один патрон.

– Что ж терпите?

– Хто сказав, шо терпым?.. Бувае, шо пан случайно сгорыть з усим своим добром. Чи мадьяры та германци исчезають. Пиде куды-небудь и не вернеться… Всяко бувае… – Дед Правда повернулся, в упор посмотрел на Махно: – Я б, добродию, на вашому месте от так через села не розъизжав! Бо документ – то документ, а тая… физиономия, то – друге. – Он усмехнулся в усы. – А чим блыжче до Гуляйполя, тым бильше солдатив и тых… як их… сыщикив…

– Ты хутор Терновый знаешь? – спросил Махно. – Може, и про Трохима Бойко шо слыхав? Чи живый?

– Та вроде живый.

– Ну, от и повернешь на Терновый!

Вскоре дед Правда свернул на полузаросший проселок. С лошадьми он управлялся ловко, почти не трогая ни вожжей, ни кнута.

Подъехали к тому самому хутору, куда лет десять с лишком назад Антони и Семенюта вместе с Махно и его хлопцами перевозили со станции оружие, купленное в Вене.

Постаревшего Трохима все еще было легко узнать: прямой, сухопарый. И казацкий чуб все такой же густой, хотя и слегка поседевший. Он возился возле ульев. Услышав стук копыт, скинул с лица сетку, пошел к калитке. Увидел Махно, замотал головой, словно не поверил глазам. Прослезился, засопел носом:

– А у нас тут всякие чутки ходили, будто ты помер чи расстриляли. А я всем казав: «Не верьте! У Нестора девять жизней, як у той кошки. Скоро явится!» И як в воду глядив!

Они обнялись.

Еще в дороге Махно понял, что безногий ездовой – правильный человек, свой. Видимо, за кем-то на станцию приезжал, но что-то не сошлось. Бесспорно, узнал его, но виду не подавал. Потому легко согласился подвезти. Нестор протянул ездовому ассигнацию.

– Ни! – отмахнулся дед Правда и не без значения добавил: – З вчителив не беру. Таки вчителя, як вы, добре нас учать. И, так думаю, ще будуть вчить! – Подмигнув Трохиму, он хитро улыбнулся и исчез в золотой пыли, подсвеченной заходящим солнцем.

Потом они с Трохимом вечеряли. Нестор был благодушен. Все как-то хорошо складывалось. И дедок Правда подъехал в нужное время на станцию, и человеком он оказался своим, и Трохим был на месте. И вокруг родная степь, на которую все падало и никак не могло упасть багровое, в легких облаках, необъятное закатное небо.

Жена Трохима, поставив на стол тарелки с едой, исчезла за ситцевой занавеской. Будто ее и не было.

Ели неспешно. Нестор спрашивал, Трохим обстоятельно отвечал. При этом Нестор осматривал небогатое убранство горницы. Обратил внимание на божницу. Свет лампадки теплился напротив лика Христа, а слева и справа от него висели еще две иконы. Впрочем, не иконы – портреты. Слева – бородатый Кропоткин, справа – Емельян Пугачев. Два из полдюжины портретов, которые когда-то по просьбе Нестора нарисовал доморощенный гуляйпольский художник дед Будченко.

– Что то за иконы у тебя в божнице?

– Та хто його… Той, шо в середке – Христос. А тех двох не знаю. Который слева, кажуть, Николай Мерликийский – спаситель на водах. Когда кипятком ошпаришься чи ще шо – дуже помогае.

– Тебе помог?

– Мени – ни, а Мотря пробувала. Веришь – не, враз болячку як рукой сняло!.. Це когда комунарив з имения пана Данилевского выганяли, я ци иконы прыхватыв. Не пропадать же добру. И опять же подумав: если пану таки святи допомогалы, то, може, й нам з Мотрею кусок счастья кинуть.

– Дурненькый ты, Трохим! Тот твой Мерликийский – первейший анархист и революционер Кропоткин, а тот, что справа – бунтовщик против царя Емельян Пугачев.

– От ты господи!.. То-то, я думаю, вже сколько в хате высять, а счастья не прибавилось.

– А кто ж тебе его даст, счастье? Сами, своимы рукамы добывать будем. У тебя хоть какое оружие осталось?

– Трохы! Пара «манлихеров», револьверы, бомбы. Все смазанное, все в сухому. И ще есть новенький германський карабин з подсумками на сорок патронив.

– Откуда новый?

– Та був я тут на Вовчий речке. А немец пидъихав коня напоить. Так я його так ласкавенько – виламы. Не успел и ойкнуть.

– Коня-то хоть сообразил не брать?

– Коня одвив верст за пять. Там того германа и шукалы… Ну, шо, Нестор Ивановыч, визьмем по карабину, по бомби, та трошкы полоскочем германа? Чи пана якого?

– Позже. Мне еще надо в Гуляйполе наведаться.