Наталия Образцова - Мой любимый крестоносец. Дочь короля

Несколько неподходящее занятие нашёл он для себя в это время, учитывая, что завтра состоится его свадьба. Эдгар метал ножи. Обычно он много времени проводил, упражняясь в этом искусстве, распространённом на Востоке, но сегодняшний день был явно не подходящим. И всё-таки я залюбовалась. Его движения были великолепны и отточенны. Клинки сверкали в лучах заката, когда Эдгар делал молниеносный взмах, а затем доносился тупой, отдающий дрожью, удар.

Вскоре он заметил меня, но не прекратил упражнений — и неожиданно я поняла, что он взвинчен и зол. Наконец, в очередной раз отправив клинки в цель, он велел оруженосцу собрать их и направился ко мне.

— Чем ты обеспокоен? — спросила я, когда он поднялся на галерею.

Эдгар опёрся о колонну и отрешённо стал глядеть вдаль. Не очень-то походил он сейчас на счастливого жениха. Не получив ответа, я всё же спросила, виделся ли он уже с невестой, на что Эдгар равнодушно обронил, что был занят весь день, а когда выкроил время и заглянул в аббатство, Бэртрада как раз была поглощена примеркой подвенечного платья. Увидеть же невесту в свадебном наряде до времени считается дурной приметой.

— Завтра мы встретимся с ней перед алтарём. Вот тогда и поглядим, насколько хороша моя суженая.

Он как-то нехорошо хмыкнул. Я заволновалась.

— Что тебя гнетёт, родич?

Опять это напряжённое молчание. А затем неожиданный вопрос:

— Риган, тебе что-нибудь известно о Гите?

Так вот о ком он думал накануне своей свадьбы! Я несколько опешила. Ведь после отъезда Гиты Эдгар вроде и не интересовался своей возлюбленной. Только раз как-то обмолвился, что Гита поселилась в Тауэр-Вейк, живёт тихо, ведёт там хозяйство и вроде неплохо справляется.

— Ты скучаешь по ней? — осторожно спросила я.

Его сорвавшийся, словно помимо воли, тяжёлый вздох был красноречивее всякого ответа.

— Я дал себе слово забыть её, — признался он наконец. — Думал, так будет лучше. Зачем мне губить её? Со временем забудется, что она спала со мной, а потом можно будет подыскать ей подходящего супруга. Скучал ли я по ней? Да я был готов выть по-волчьи, так мне её недоставало. И всё же... Знаешь, Риган, я ведь послал ей приглашение на свадьбу. Она моя подопечная, и я решил, будет неплохо, если вытащу её из болот в Норидж. Пусть, думаю, развлечётся.

— Вряд ли ей пришлось по душе такое предложение, — заметила я.

Плечи Эдгара вдруг поникли, и он спрятал лицо в ладонях:

— Это наваждение какое-то... Мне хоть бы увидеть её.

— Ты встретишься с ней ещё не раз. Ты её опекун. Но приглашать на венчание, да ещё после всего... По мне — это жестоко, Эдгар.

Но невольно я погладила его по плечу:

— Я и не думала, что ты страдаешь. Но человек должен не ропща принимать всё, что случается по воле Божьей.

— Зачем же тогда Господь предоставил мне сперва встретиться с Бэртрадой, а затем, как болезнь, вселил в меня любовь к Гите?

— Пути Господни неисповедимы.

— Аминь! — сказал он зло, словно огрызнулся.

Я даже отшатнулась. И Эдгар заметил это. Он всегда был очень чутким. Поймал мою руку, сжал, словно извиняясь.

Этой ночью я долго не могла уснуть. Странные мысли лезли в голову — и это мне, женщине, решившей удалиться от мира. А думала я, отчего не родилась красивой, серебристой и лёгкой, как Гита Вейк. Тогда бы и Эдгар смотрел на меня иначе. Но смогла бы я, как Гита, забыть обо всём ради его любви?

И вдруг с ужасом осознала, что понимаю её. И не только понимаю, но и завидую — этой обесчещенной, брошенной, но любимой женщине.

Утром все вчерашние размышления уже не казались существенными. Вокруг все улыбались, все были нарядны и оживлённы. Я весело шутила со служанками, помогавшими мне одеться.

Я всегда любила хорошую одежду. Она придаёт женщине уверенность в себе, улучшает её настроение. И я хотела в свой последний выход к знати выглядеть как настоящая дама, а не простая сельская госпожа.

По нормандской моде женщины носили узкие, туго шнурованные платья — блио — подчёркивающие каждый изгиб тела. Священники считали подобное одеяние дьявольским соблазном, вводящим мужчин в искушение. Но чем больше они громили блио в своих проповедях, тем с большим желанием носили их модницы. Признаюсь, я тоже находила узкие блио элегантными и вызывающими. Особенно если у дамы фигура, которую не стыдно подчеркнуть. Однако я уже была немолодой женщиной, мне перевалило за тридцать зим, и если даже в молодости я не отличалась особой грацией, то сейчас моё тело ещё более потеряло форму, располнело. Поэтому я решила одеться по местной саксонской традиции, в прямого покроя тунику, складки которой скроют недостатки фигуры. Но чтобы моя туника была обязательно роскошной, ибо я уверена, что если в юности красит и простенькая юбчонка, то в зрелости женщина выглядит тем лучше, чем дороже стоит её платье.

Итак, мой последний светский наряд состоял из верхней туники, доходившей лишь до голеней и пошитой из настоящего бархата темно-красного цвета с богатой вышивкой на плечах и по подолу. Под неё я решила надеть другую, более длинную, из лёгкого фландрского сукна цвета морской волны, тоже с вышивкой по подолу. На ногах шнурованные башмачки, подчёркивающие ступню, ибо ноги у меня маленькие и сохранившие изящную форму. Волосы я уложила низким узлом, а сверху накинула расшитую серебром широкую шаль, завязав её на саксонский манер: облегая голову и щёки, она мягкими складками обвивалась вокруг шеи, а её широкие края забрасывались за спину. Вокруг головы тонкий чеканный обруч, а на запястьях браслеты с голубым эмалевым рисунком.

В таком виде мне было не стыдно предстать и перед титулованной английской знатью. Я выглядела как родовитая английская леди и осталась довольна, когда заметила, что среди прибывших на свадьбу нормандских дам многие одеты куда проще, хоть и в модные блио со шнуровкой.

Со многими из гостей я встретилась на паперти собора Святой Троицы, где должно было происходить венчание. Жёны Глочестера и Стефана Мортэна весьма приветливо поздоровались со мной. А граф Глочестер даже учтиво передал мне приветствие от моей госпожи леди Матильды. И тут же справился о моём брате. Я ответила, что не имею о нём вестей, но не удержалась и полюбопытствовала, чем неугомонный Гай вызвал немилость короля Генриха. Улыбка Глочестера стала несколько натянутой.

— Разве в Норфолке неизвестно об этом? Что ж, это и к лучшему. Гай же... Он оскорбил одного из членов королевской семьи.

Такой ответ меня не удовлетворил. Но по тому, что Глочестер спросил о Гае после слов о Матильде, я стала догадываться — это как-то связано с ней... или с её супругом. Я ощутила по-женски беспокойное любопытство, но тут раздались крики, зазвучали трубы, и меня отвлёк вид показавшегося на соборной площади кортежа Бэртрады.