Глеб Чубинский - Сеть паладинов

— ... Ну и цены! Ну и цены! Это просто бесстыдство! Анцола Травизиана, живёт на канале дель Дрио, поручительница у неё Мадалена дель Прёте — четыре золотых! Да это же свихнуться можно! Да за такие деньжищи... Помилуйте, что же она должна делать такого? Она должна ублажать клиента, как в султанском гареме! — Джанбаттиста засопел. — Всё равно, это просто невообразимо! Так... Адриана, живёт в Сан-Барнаба, около Дворца Зане, поручительница Манегина Грега — два золотых! Да вы что, братцы?! Да за что? Господи!

Глаза Джироламо слипались. В тот момент, когда Джаба издал очередное возмущённое восклицание, он как раз клюнул носом. Встрепенулся. Вспомнил, что Лунардо как-то познакомил его с отчётом одного из комитетов Сената. Из отчёта выходило, что на сто пятьдесят тысяч жителей Венеции зарегистрировано почти двенадцать тысяч путан. Большая часть из них меретричи — дешёвки. Но регистрировались и кортиджаны — куртизанки, совершенные в искусстве любви и не только в этом. Они были знатоками и умелицами в музыке, литературе и беседах. Прямые наследницы афинских гетер. Из них более двухсот принесли Венеции славу самого свободного города Европы. Воистину, свобода здесь ходит с поднятой юбкой!

— Что же ты хочешь, — заметил Джироламо вслух. — Аретино [89]ведь как-то сказал: «Венеция — это цивилизация путан. И она, как и Венера, вышла из моря...»

— Между прочим, — вдруг перебил Джаба, — наша Фиорелла из Падуи, что живёт около Бо, берёт за услуги в семь раз меньше!

— Фиорелла — это та, что заразила французской болезнью чуть не половину философов с факультета свободных искусств? Знаешь, что сказал почтенный Фабриций, когда узнал об этом? Он как раз мыл хирургические ножи в тазу, потому что только перед этим что-то кому-то отрезал. Он так постучал ножами задумчиво: «Ну что ж, — говорит, — философы на то и философы».

Джаба Второй, наконец, отбросил каталог и потянулся.

— А что, — сказал он, зевая. — Было бы забавно навестить, например, Лучетту Фруттариолу и пододвинуть кого-нибудь из Контарини, Гримани или Гритти. Причём заявиться прямо в его день. И все. Тому — кукиш. Будет ждать. Хохо-хо! — вдруг пропел Джаба жеманным высоким голосом, подражая неведомой Лучетте: — Самые сладкие извинения моему синьору! Я сегодня занята с путешественником, гостем нашего светлейшего и тишайшего города! Ключиком познаний будем открывать щёлку в комнату сокровищ! Пестик в ступку! — И снова басом: — Несли бы вы, синьор, ваш золотой канделябр домой!

Джаба был родом из Тревизо, происхождения и доходов самых скромных. Потеснить в любом деле знатного и надменного венецианского вельможу было для него величайшим счастьем.

— Впрочем, мне на эту Лучетту никакой годовой платы не хватит. Я тебе говорил, — сварливо припомнил он. — Не отказывайся от «гарнированной» постели...

Джироламо пропустил упрёк мимо ушей. Впрочем, с отказом он действительно погорячился.

— Надо бы сказать хозяину поднять оплату, что ли? — заметил Джанбаттиста. — Чтобы ты все деньги просадил в ридотто или на тех же куртизанок. Это было бы неплохо! Да... — Он вздохнул. — Путешественникам в этом славном городе везёт больше всего. Генрих Третий... Монтень... Незабываемые впечатления! Кстати, а где сейчас Вероника Франко? Насколько мне известно, они оба встречались с ней.

Джироламо фыркнул.

— Сейчас она уже не в том возрасте и спасает душу.

— Значит, жива ещё? А что с ней?

— Жива. Где-то в Венеции. Открыла богадельню для заблудших женщин. Ведёт праведный образ жизни, и говорят, совсем больна.

— Ну, ещё бы! И по-прежнему пишет стихи? Кстати, о поэзии. Если б я знал, что мы здесь будем торчать без сна, я захватил бы с собой томик Аретино. Представляешь: Венеция, Большой канал, прогулки по воде. — И Джанбаттиста процитировал один из самых скабрёзных сонетов Пьетро «Божественного».

— Если ты хочешь почитать, то в шкафу у управляющего лежит Евангелие для путешественников, которые забыли захватить его из дома, — заметил Джироламо.

Джаба потух. Невольно бросил взгляд на аналой с распятием у громоздкой кровати. Собрался было продолжить свою болтовню, но Джироламо сердито цыкнул и прильнул к окну. Джаба мягко вскочил и подкрался к товарищу, встав у него за спиной. Он был невысок, с коренастой крепкой фигурой и курчавой головой.

Из дверей дома сенатора на площадь вышли двое. В первом, плечистом парне с большим веслом на плече, фонарём в левой руке и в простом одеянии, они легко узнали баркаролло. Второй, невысокий человек, закутанный в тёмный плащ и с низко надвинутой на голове шляпой, был сенатор Феро. Именно в таком виде они уже не раз покидали дом.

Двое неторопливо прошли слева от гостиницы, подошли к причалу канала Святых апостолов, где были привязаны гондолы. (Наблюдатели в это время поменяли позицию и перебежали к торцевому окну.) Забрались в лодку — сначала лодочник, затем Феро, который скрылся в фельце — пассажирской кабинке. Баркаролло отвязал лодку и, оттолкнувшись от берега, вышел почти на середину канальца, развернул судёнышко, которое, пронырнув под мостиком и выйдя на Большой канал, повернуло в сторону моста Риальто и вскоре скрылось в темноте.

Феро, по мнению Джироламо, поступал опрометчиво и неосторожно, покидая дом в столь поздний час без слуг и телохранителей. Конечно, лодочник, крепкий парень, мог защитить его, однако, учитывая государственную важность ночных прогулок сенатора, оказаться вдвоём в ночном городе, полном преступников, было небезопасно. Сыщики уже привыкли к этим ночным прогулкам сенатора, которые происходили регулярно — каждую третью ночь. Поэтому Джироламо мог без труда представить его маршрут.

Гондола сенатора тем временем вышла на Большой канал — главную артерию города — неподалёку от Риальто, оставила слева канал Сан Джованни Кризостомо, подобралась к Немецкому подворью и нырнула под мост. В этом месте на канале несмотря на поздний час было большое движение. Народ толпился на самом мосту, по берегам у остерий и локанд. На многих лодках горели фонари, факелы, отражаясь в воде. Крики лодочников-баркаролло, смех, вереницы лодок и гондол в обоих направлениях придавали каналу вид шумной, многолюдной главной улицы, которой он в сущности и был.

Гондола сенатора с многочисленными остановками, вызванными заторами по вине лодочников, то и дело норовящими развернуться в самых неподходящих местах, покинула наконец Риальто, и двинулась дальше по Большому каналу, в сторону бухты Сан-Марко.

Наблюдение, которое Джироламо установил больше недели назад за сенатором, выявило любопытные подробности. Днём сенатор отправлялся во Дворец дожей — в Синьорию и другие магистратуры. По вечерам сидел дома, как полагается почтенному патрицию и отцу семейства. Он жил в хорошем добротном доме вместе с женой и взрослым сыном, не считая слуг.