Сергей Удот - Ландскнехт шагает к океану

И совершенно другим тоном:

— У нас там осталось, чем помянуть рабу Божью?

— Плескается малехо, только давай смоемся отсюда поскорей.

— Я надеюсь, мех до своих не понесём.

— Разумеется. Работа наша и вино, значит, тоже.

— Кстати, ты свою долю уже вылакал, когда часового утихомиривал.

— А это надо будет ещё поглядеть.

— Обыскать бы вояку на предмет толстого кошелька.

— Сделано уж — гол как сокол.

— Врёшь поди-кось. Ну а мушкет прихватим?

— Пожалей парня. Если застанут спящим на посту да без оружия — смерть верная. С нас ещё те вериги не сняты, а тебе уже новое дело не терпится провернуть. К тому ж каждый ландскнехт опознает своё ружьё из сотни тысяч.

— А ты можешь на глаз прикинуть — покупной у него мушкет или выданный [73]?

— Шутишь? Темнота — глаз коли, да и схожи они, ровно близнята. Не глупи, потопали. Смена вот-вот нагрянет.

— Уговорил. Тогда пойдём скорее. Выпить охота — мочи никакой нет.

— На вот, сосни. Помнишь — на счёт три отрываешься и передаёшь посудину мне.

— Сравнил глотки. Мне надо до пяти хотя бы считать.

— Перетолчёшься. Да не споткнись. Ты-то чёрт востроглазый, хоть в усмерть расшибись — мне и горя нет. Перешагну и дальше пойду... Сгубил бабу ни за грош. О винце я пекусь, коли прольётся, ведь каждый последнее отдал... Эй, эй, бурдючок-то сюда. У тебя, как я погляжу, совсем совести нет. Пользуешься тем, что меня по пьяному делу на разговор потянуло.

— Душу я, Гийом, заливаю. Печёт вот здесь — невтерпёж.

— Эт какую-такую душу — ту, что давно заложена и перезаложена всем чертям того и этого света?

— Кончай болтать, да пей скорей. Если глаза меня не обманывают, то мы с тобой винца попили...

Утром развесёлую компашку 4М и 4Г не то что барабаном — пушкой было не добудиться. Глаза Макса не подвели хозяина. Остальные, охочие до вина и горящие нетерпением узнать результаты вылазки Гийома и Макса, перехватили их на полдороге. Своего рода засада. Весть, сообщённую Максом, встретили бурей восторга. Сразу всех обуяла дикая жажда. После того как расправились с обычным вином, единодушно решили, что и сонное выливать не резон. Опасность устранена, похода не предвидится — кого бояться?

Поэтому капралу, который в душе сам немного побаивался неукротимой и удачливой компании и всеми силами пытался этого страха не выказать, пришлось прибегнуть к помощи палки.

Разбуженные и ещё не продравшие толком глаза, они сразу потянулись к оружию.

— Что, шведы? — Михель первым выразил общий вопрос.

— Да нет. Общий аппель [74]. — Капрал был рад, что побудка обошлась без серьёзной ссоры. И то сказать, что есть пара ударов палкой для бывалого ландскнехта? Это как «с добрым утром». Все ведь понимают, какой бедлам наступит, если командиры перестанут поддерживать хотя бы минимальную дисциплину и порядок.

Про себя капрал давно сделал вывод, что дерзкие грабители и убийцы, о которых только и трепотни, — именно эти парни, чему он совершенно не удивлялся. Чему он был удивлён: почему они всё ещё на месте, а не в бегах? В случае осложнений и ему ведь может аукнуться — куда смотрел?

— По какому поводу? — Гюнтер спрашивал у капрала, но рассматривал Макса и Гийома.

— Мне не докладывались, — сухо отрезал капрал, стараясь показать, что он никоим образом не обязан вообще-то отвечать на вопросы рядовых солдафонов.

— Приехал кто? — не обращая ровно никакого внимания на капральский тон, продолжал расспрос Гюнтер. Под его взглядом вчера ещё столь геройские Макс и Гийом съёжились и побледнели. Неприятным предчувствием постепенно прониклись и все остальные. Словно чёрная туча набежала на ясный горизонт, заставив ещё более посереть помятые с похмелья и недосыпа рожи восьмёрки.

Капрал в ответ молча пожал плечами. Всем ясно, что, если бы намечался приезд высокого начальства, об этом неделю только все и болтали бы.

— Давайте, давайте, быстренько приводите себя в порядок, чистите пёрышки и в строй. Поправить здоровьишко есть чем, а то и меня бы угостили? — капрал чутьём нащупал трещинку неуверенности в монолите 4М и 4Г и сейчас исподволь пытался её расширить и углубить.

Маркус красноречиво наподдал сморщенный блин меха ногой, как бы отвечая на просьбу капрала.

— Ставлю дублон, что здесь и воробья-то не напоишь, — с видом знатока протянул капрал.

— А у тебя, что, есть дублон? — мгновенно развернулось к нему восемь пар глаз.

Капрал почувствовал, что на спину ему словно швырнули горсть ледышек, что трещина, которую он столь умело расширял и в которую столь неосмотрительно углубился, вдруг наглухо захлопнулась, намертво придавив. Ведь эти ребята не только вид, но и запах денег воспринимают однозначно: как сигнал к немедленному действию. Ведь они, не то что за дублон, они за денье [75]зарежут. На миг потерял осторожность, брякнул лишнее словцо, и опять нужно будет ходить, поминутно оглядываясь и прислушиваясь, и спать, не снимая портупеи с оружием.

— Что вы, ребята, — стараясь говорить как можно ровней и естественней и сам чувствуя, как убого и фальшиво получается, забормотал капрал, — да откуда ж у меня может быть целый дублон? Неужто вы запамятовали, когда жалованием последний раз всех нас побаловали? Это ж вы на добычу можете отлучиться, а я-то всегда тут, безвылазно при роте... А вообще-то мне надо по делу, пошёл я. Да и вам давно уж пора в строй... Это ж я так, в шутку, про дублон ляпнул.

Опасаясь показать спину, капрал попятился задом, поминутно запинаясь. Отойдя на безопасное, по его мнению, расстояние, он повернулся и затрусил, слабо соображая куда — главное, подальше.

В более подходящий для веселья момент, восьмёрка вдоволь бы нахохоталась над манипуляциями капрала, но сейчас чувство неясной тревоги, передавшееся от мудрого Гюнтера, сожрало смех ещё в утробе глоток.

Быстро потухли разгоревшиеся было при упоминании о дублоне глаза. «Не до жиру — быть бы живу».

И вот они в разомкнутом строю. Разомкнут — это чтобы всех было видно. Лица бледны, побелели и пальцы рук, судорожно сжимающие оружие. Впрочем, кто в них особо вглядывается. Мало ли больных и немощных, едва доковылявших до плаца. Вон капрал на правом фланге тоже дрожит как лист на ветру. Ведь если начать разбираться, за половиной солдат в строю какой-нибудь грешок да отыщется. И неизвестно, смогли ли они так же умело замести следы, как 4М и 4Г. Вообще для любого служивого это неожиданный и не самый приятный сюрприз. Поджариваешь колбаску, истекая слюной, бросаешь краплёные кости, точно поставив на выигрыш, уламываешь деваху, верно чуя, что через пару слов или пару медяков, она позволит тебе полакомиться своими прелестями, погружаешь усы в плотную прохладную пену, намереваясь осушить разом полкружки — и тут на тебе, барабан. Стой, понимаешь, ёжась от пристальных взглядов и дурных предчувствий. Солдаты негромко переговаривались, взглядом отыскивая знакомых в стоящих напротив. Почти каждый, прослуживший более трёх месяцев, отметил, как поредел строй. И это не боевая убыль. Кабы жалование вовремя выдавали — вчетверо бы народу прибавилось. Кое-где уже от затянувшейся паузы начали лениво переругиваться, поминая былые обиды, а то и переплёвываться, стараясь плевком непременно украсить рожу соперника. Забегали офицеры, замелькали капральские палки — гул несколько схлынул.