Игорь Болгарин - Гуляйполе [litres]

Прапорщик закусил губу, стараясь не смотреть на молодицу, но взгляд его то и дело, словно сам собой, натыкался на полные руки, монисто, шею, косы с лентами, на расшитую кофту, под которой вздымалась пышная грудь.

– У нас тут ниякых генералов, шоб лаялысь на вас, – продолжала соблазнительница. – Заходьте! В хате затышно, холодненько… Кыслячка выпьете…

И вот уже совсем обезлюдела улица. О приходе отряда напоминал только брошенный возле чьего-то тына пулемет «максим», около которого улеглась изнывающая от жары собака.

А в хате текла кокетливая, с заигрыванием, беседа. Уже порядком захмелевший младший унтер, пулеметчик Корнеев, прислонялся плечом к румяной соседке.

– Мы – люди сурьезные, – говорил он. – При пулемете по-другому нельзя. Техническая вещь! Упреждение, поправка на ветер… та же антилерия, только поменьше!

– Сурьезные-то вы сурьезные, – отвечала молодица. – А тилькы солдат – чоловик ненадежный. Сьодни тут ночуе, завтра – там…

– Это было! Теперь все наоборот. Теперь мы сами на собрании все решаем. Захотим, к примеру, и у вас на постой остановимся… Приказ номер один знаешь?.. То-то!.. Полная свобода солдатам!

– Це так, це так… А от, для примеру, вы можете кулемет нам продать?

– Пулемет? Не-е… Пулемет нельзя. Не продается.

– Ну а подарыть можете?

– Подарить можно. Но… за деньги.

– Ой, да яки ж у нас гроши! – отвечала хозяйка, толкая унтера плечом.

В другой хате изрядно попробовавший гуляйпольского хлебного самогона, какого он никогда не пивал, ефрейтор Халабудов с раскрасневшимся лицом сидел за столом, обнявшись с симпатичной дородной молодицей. Покачиваясь, он расспрашивал Лашкевича:

– Ну а с барской землей как будете?

– Все расписано. Як урожай снимуть, сразу ж начнем перемежовувать. По двадцать десятин на душу.

– Без выкупа?

– У нас анархическа власть. Вся земля – селянам. Хто бедный чи там багатосемейный, тому й земелькы надо побольше. На кажну дытыну – тоже по двадцать. Хоч пацан, хоч девка, ниякой разницы… Реестр вже готовый.

– А подати кому?

– А никому! Мы ж сами хозева!

– А рекрутов кому давать?

– Тоже – никому. Селянын – це и есть тепер царь!

Ефрейтор вглядывался в поблескивающие очки Лашкевича.

– По справедливости у вас, – согласился он. – А ты, видать, умственный, в очках. Грамотно соображаешь.

– На фронти контузыло, через то в очках. А соображаю умственно, так то не од учености, а од анархической наукы.

– Тимоша, ты кудысь йшов? – ласково спросила молодица у Лашкевича.

– А шо?

– Ну так иды! Тебе ж там заждалысь! А мы тут з солдатиком не про политику, про шось друге поговорым. – И она нежно приникла к ефрейтору.

А в другом дворе молоденький солдатик Ермольев с Волги, курносый, веснушчатый, раскачиваясь, держался за тын, на колках которого сушились глечики.

– Хорошо у вас… Душевный народ, – говорил он Щусю.

Федос, щуря хитрый глаз, поддерживал солдата.

– Бабы у нас очень душевни, – отвечал он. – От ты – хлопец видный! Только моргни! И – все! Самая красивая не устоить!

– Стеснительный я… – признался «видный» солдатик. – Подхода не знаю.

– А чего – подход? Ты женатый?

– Да нет. Куда мне… Земли у батюшки мало, да и худая земля, не то что у вас.

– А в приймы пойдешь?

– В какие приймы?

– До вдовы… Ну, як муж. Временно. Будешь работать… ну, и все прочие обязанности сполнять. Мужик в дворе любой бабе нужен… Поживеш, сколько захочешь. А надумаеш додому – иди! Никто задержывать не будет. Ще й заработанное тебе хозяйка отдаст. Пшеницы там мешка три, сала, колбасы…чи, может, денег.

– И что, у вас так можно? И никто ничего не скажет?

– А шо говорить! У нас через три хаты на четвертую примак живет… и все – з почетом…

– Интересно у вас… – оживился солдатик.

– Шо ж тут интересного! Мы – козакы… и еще чумаки. Пошел, к примеру, чумак в Крым по соль и попал в плен в Туреччину. Год, два, три нет… Чи в походе козак… Возвертаеться додому – а в дворе порядок, кони начищены-накормлены, корова сыта, хата крыта, жинка красива… а потому шо примак у нее в хозяйстве.

Щусь с видимым удовольствием наблюдал за солдатиком, открывшим рот от воображаемых перспектив.

– И ваш этот… козак, он его саблей не зарубит, не убьет?

– За шо? – удивился вопросу Щусь. – Только спасибо скажет… А прйшел бы он, а в хате холодно, детки голодные, дождь с крыши в хату… это шо, лучше?

Покрутил солдатик головой. И, наклонившись к уху Щуся, спросил:

– Ну а если это… если родит хозяйка? Ну, если дитя? Тогда как?

– А шо дитя? – рассмеялся Щусь. – Дитя тоже – добро в доме. На ноги встанет, уже помощник в хозяйстве… гусей пасти чи корову на травку выгнать…

Солдатик мечтательно смотрел на окна, откуда доносился веселый гомон.

– Душевные у вас края, – сказал он.

– Ну, так як? – спросил Щусь. – Найти тебе солдатку покрасивее?

Солдатик замялся:

– А сам договоришься? Я не сумею.

– Договорюсь!

– Можно подумать? До завтра.

– Думай! Только не тяни, – предупредил Щусь. – Он сколько вас пришло. Всех красивых разберут, одни старухи останутся. Но тебе як хорошему знакомому я найлучшую молодичку подберу!

А вечером в театре продолжалась свадебная гульба. И гопак, и камаринская, и полька с переходом… Солдаты перемешались с гуляйпольцами.

Сидя за столом, на сцене, Махно с хмурой улыбкой наблюдал за весельем.

– Горько!

– Гирко! – кричали и хлопцы, и солдатики.

Нестор и Настя уже привычно вставали, утомленно тянулись друг к другу.

– Что-й то ваш командир маленький такой? – спросил Ермольев у Щуся.

– Но-но, ты полегше! – обиделся Щусь. – Пуля тоже маленька…

Веселые времена в Гуляйполе! Кажется, что теперь всегда будет так. Власти нет, налогов нет, паны бегут, оставляя закрома, промышленники платят хорошую зарплату и штрафов больше не берут…

Тень Нестора Махно легла на всю волость. В этом тенечке и лилось, и пилось, и за ворот не текло…

К зданию волостного правления подъехала бричка. С нее слез полноватый, крепкий гражданин, стриженный ежиком, под Керенского, в таком же, как у премьера, английском френче, в галифе и сапогах.

Помощник, он же кучер, нес за ним портфель и шляпу.

Жесты приезжего были коротки и выразительны. Похоже, он действительно подражал своему кумиру: закладывал руку за борт френча, как это делал Кнеренский, а до него Наполеон.

В пустом и порядочно загаженном окурками, семечками и бумагами помещении волостного правления не было никого, кроме рыжебородого старика-сторожа, любителя пофилософствовать, – не так давно он был одним из тех, кто уговаривал Нестора стать головою. При виде «начальствия» старый казак вытянулся в струнку.

– Поч-чему в присутственное время нет на месте должностных лиц? – строго спросил мини-Керенский.