Игорь Болгарин - Гуляйполе [litres]

– Люды стараются… – остановил его Махно. – Раз на фронте отменили, то и в тылу отменят. Постепенно…

– Нестор! – Лашкевич протер очки. – Ты, конечно, в Москви почти всю науку превзошел… разъясни, если оны, ну, бильшовыкы такие ж, як и мы, ну, почти анархисты, чего ж тода мы по-другому называемся, а? Шо мы с имы делим?

Взгляд близоруких, усыпанных по краям пороховыми оспинами глаз, почти скрытых линзами толстых очков, был у Тимоша напряженный и хитроватый. В самую точку вопрос!

Нестор посерьезнел.

– Есть тут закавыка, – согласился он. – Большевики за сильну власть, а мы – против всякой власти… Они свою власть называют диктатурой пролетариата…

– Це шо ж такое? – спросил Сашко Лепетченко.

– Ну, это сильная власть рабочего класса надо всеми.

– А крестьянство як же? Пахать и сеять? И всех кормить?

Махно размышлял, вспоминая споры своих учителей в Бутырке.

– С крестьянством они в дружбе… вроде. Но все ж рабочий класс сверху ставят.

– А нас, селян, стало быть, снизу? – сощурился Федос. – Вроде як бабу. Так где ж тогда то самое равенство та братство?

– И еще вопрос, – ухмыльнулся Тимош. – Як же это может быть: «диктатура рабочого класса»? Шо, весь робочий класс командуе хором? Чи хтось один буде командувать – за весь рабочий класс?.. Царь у нас тоже за весь народ командував!

– Ладно, ладно, хлопцы! Придет время – разберемся. – Не найдя ответа, Махно решил прекратить разговор. – Дайте сапоги дошить!

Хлопцы ушли, и он снова принялся за работу…

Но и Настю взволновало сообщение о событиях в Петрограде. Полузакрывшись одеялом, она мелко крестилась и шептала что-то невнятное.

– Ты чего, Настя? – отдернул одеяло Нестор.

– Да шось нехорошо мени од цых ваших разговоров… Хочете безвластия, мыру… а од немцив оборонять хто ж нас буде, Нестор Ивановыч, если шо?

– Немцы тоже в скором времени придут до анархизма. И тогда воевать с нами не захотят… Ну шо ты, Настя, такая пугливая стала? Дивчинкой была – в ночное с нами ходила. Цыган не боялась. А счас…

– Не знаю. Бабой стала, Нестор Ивановыч. У чоловика, говорять, ум, а у бабы – чутье.

– То у собаки чутье! – нахмурился Махно и, набрав в рот деревянных гвоздей, начал с остервенением вколачивать их в подошву. – Ты лучше лежи и про дытынку думай. Як рожать будеш? Як назовем?

– Иваном. Як татка вашого.

– Не, Настя! Знаеш, як мы его назовем?.. Вадимом.

Настя насупилась:

– То – панське имя, Нестор Ивановыч. У нас в Гуляйполи сроду такого не було.

– Не було, так будет!

– В Святцах надо почитать…

– Брось ты те Святци! – рассердился Нестор.

Он встал, выхватил из стопки небольшой томик в темном переплете:

– От послушай, Настя, про Вадима. Исключительный был человек! – Он подошел поближе к лампе, отыскал нужную страницу. – От!.. «Его душа расширялась, хотела бы вырваться, обнять всю природу и потом сокрушить ее… – Тут Нестор взмахнул рукой, сокрушая воздух. – …Если это было желание безумца, то, по крайней мере, великого безумца… Что такое величайшее добро и зло? Два конца незримой цепи, которые сходятся, удаляясь друг от друга…»

Настя слушала его, широко раскрыв глаза, стараясь уловить смысл: уловить не разумом, а душой.

– Ой, якись нехороши слова. Закыньте вы цю книгу, Нестор Ивановыч! То – чорна книга! Господи помылуй! – перекрестилась она. – Одведы биду!

– Дура! – закричал на нее Нестор, подскакивая и замахиваясь Лермонтовым.

Настя, защищаясь, подняла перед собой руки:

– Не быйте мене, Нестор Ивановыч… я ж вам хороша жинка! Сердце у мене зайшлось… Шось недобре буде!

– От дурочка! – Нестор постепенно отходил от приступа гнева, присел рядом, обнял. – Ну, шо ты? Ну, шо ты?

– Страшно…

Близ конюшни Федос увидел конюха Степана, распрягавшего взмыленных коней.

– Ой, загониш ты выездных, Степан. С паном тоже так мотался?

– Загоню, – вздохнул конюх. – Сьодни та вчора – верст сто пятьдесят, и все махом. А пан не любыв ездить. Когда не когда. В уезд чи в губернию. И все потыхеньку, без спешкы.

– А Нестор де?

– До своей побиг. Де ж ему буть? Молода жинка, вси таки бувають… Не токо коней, сам себе уже загоняв.

Щусь еще раз взглянул на взмыленные бока лошадей, на хлопья пены в паху.

– Ты их подольше выгуливай. На поилку сразу не веди.

– Ну шо ты мене учишь, Федос? – усмехнулся конюх. – Ты лучше от шо мне разъясни. Шо делать, если паны вернутся?

– Опять пойдеш старшим конюхом.

– Не… Я до свободы вже дуже привык… Анархия це чи ни, а привык. От для мене Нестор Ивановыч все одно як пан, а за ручку здороваеться, за стол с собою сажае… Нихто не начальствуе, а по-доброму, надо шось – просять… Од такого вже неохота одвыкать.

– Ничого, прийде герман, всыплет тебе батогов – и сразу отвыкнешь..

– Типун тоби на язык, Федос. На шо ж тогда ваша чорна гвардия?

…Вечером в комнатке флигеля, где на грубых деревянных кроватях расположились черногвардейцы, Федос подкрутил фитиль лампы и, оглядев всех, сказал:

– Хлопци, надо что-то делать! Не тот стал Нестор, не тот…

На столе столпились, теснясь, бутылки с самогоном, тонкие стаканы из усадьбы, тарелки с закуской. Полосы табачного дыма прикрывали угол, где было оставлено оружие.

– Обабился Нестор, от шо, – продолжал Федос. – Коло Насти вьется, ничого, кроме жинкиных титьок, не видит… Отойдет, чувствую, он от нашего дела.

– Понятно! Прысуха на него нашла. И то понять можно: скилькы год жив без бабы, – сказал Сашко Лепетченко. – И все ж надо его якто от Насти отвадить.

– Як отвадиш? – спросил Калашник. – Ночна кукушка дневну всигда перекукуе. Так в народе говорять.

– Правильно говорять.

Думали хлопцы. Выпивали. Закусывали.

– Надо йому другу бабу найти. Анархическу. Шоб с идеею, а не таку, як Настя…

– «Найти»… Баба – не граната. Из штанив в штаны не переложыш. Злюбыться должни.

– Про шо й разговор. От народит ему Настя дочку чи сына, и – все! И, прав Федос, Нестор совсем од нас отойде, – хрустя огурцом, проговорил Каретников. – Буде колыбельни писни спивать… ну, и ще трохы сапожнычать. До цього дело йде.

– Грих так говорыть, хлопцы, – заметил Иван Лепетченко. – Дите – то Божий дар.

– Молчи! Сильно ты богомольный стал, – оборвал Ивана Федос. – «Божий дар»! А анархическа революция – не Божий дар?

Думали. Посверкивало в углу оружие. Рукоятки сабель были отполированы человеческой кожей.

– Думай – не думай, хлопцы, а надо эту пару як-то потихоньку роспаровать, – жестко сказал Федос. – Такие события розвертаються, шо Нестор нам весь нужен! Весь, без остатку!

Отгуляло Гуляйполе. Отбушевало, отшумело. Постепенно притихло.

Но хмель свободы продолжал кружить горячие головы. Какой она будет, эта новая счастливая жизнь? С какого конца за нее взяться? Как обустроить?