Владимир Соболь - Воздаяние храбрости

– Генерал-майор Мадатов оставил голос на поле сражения, выкрикивая команды, – ответил Сергей, не раздумывая. – Сейчас я его язык. Только язык и не больше.

Командир персидского батальона кивнул и повернулся к Мадатову. На Новицкого он более не смотрел, только слушал, как подставляют ухо толмачу на сложных переговорах.

– Я видел, как Мадат-паша вел своих людей, атакуя наш центр. Нам повезло – мы стояли левей.

– И нам повезло. Если бы батальон Сулеймана-мирзы оказался на нашем пути, он мог бы и отразить удар.

Польщенный перс кивнул, показывая, что принимает вежливый ответ русского полководца.

– На этот раз не повезло нам.

– Все, кто сражается, знают, как непостоянно военное счастье, – повторил Сергей слабый шепот Мадатова. – Достоинство солдата в том, чтобы принять и перенести поражение.

– Достоинство солдата в том, чтобы принять последний удар врага.

– Обязанность командира – сохранить жизни своих людей. Аббас-Мирза будет доволен, узнав, что к нему вернутся десять сотен обученных воинов.

Перс задумался, подняв глаза к выжженному небу, а потом резко взглянул в лицо Валериану.

– Может быть, славный Мадат-паша согласится разделить мою скромную трапезу. А за это время мои посланцы отправятся к русскому офицеру, оставшемуся внизу, и, уверен, сумеют найти приятное решение наших сложных проблем.

Валериан усмехнулся, помассировал пальцами горло и принялся говорить уже громче и довольно сердито.

– Мадат-паша с удовольствием принял бы приглашение храброго Сулеймана-мирзы. Но он обещал своим офицерам вернуться в течение ближайшего получаса. Кроме того, зная о разного рода случайностях, что подстерегают путников на сложных опасных склонах, Мадат-паша приказал своим людям не только не вступать в переговоры с кем бы то ни было, но и по истечении указанного времени немедленно начать бомбардировку всеми орудиями.

Сергей и сам удивился тому, что смог достаточно верно, не запинаясь, передать такую сложную фразу. Когда он замолк, Сулейман-мирза опустил голову и принялся рассматривать камушки, что пылились у него под ногами.

Новицкий ощутил, как тело его начинает стынуть от внутреннего холода. Иранский офицер вполне мог задержать их с Мадатовым как заложников, и тогда судьба всех троих русских представлялась весьма и весьма неясной. Но он покосился на товарища и успокоился почти совершенно. Все существо князя излучало безусловную уверенность в своих силах; он держался абсолютно спокойно, как человек, который не допускает и мысли о том, что его слова могут быть не услышаны или истолкованы неверно, а с ним самим кто-то может вдруг решиться поступить неподобающим образом. Валериан заговорил снова, и Сергей принялся усиливать голос генерал-майора российской армии.

– Мадат-паша обещает, что будут соблюдены все условия почетной капитуляции. Одиннадцатый батальон сохранит свой значок, его офицеры – оружие. Солдатские ружья сохранят до той минуты, когда батальон вернется на родину. В этом русское командование готово дать письменные гарантии.

Перс выслушал, выждал несколько секунд, а потом вздернул голову.

– Не надо. Мне достаточно одного слова Мадат-паши.

Отсалютовал и пошел обратно, придерживая саблю и отмахивая свободной рукой.

Через полчаса, уже спустившись вниз, уже верхами, Мадатов и Новицкий стояли бок о бок и следили за длинной вереницей сарбазов, сходивших по склону. Они несли ружья прикладами вверх и также, не перехватывая, отдавали их карабинерам, поджидавшим у начала тропы. Командира сдавшегося батальона еще не было видно, и Сергей озабоченно поглядывал вверх по склону.

– Не застрелился бы, ваше сиятельство, – озабоченно бросил он вбок, даже не глядя на князя.

Но Валериан только хмыкнул в усы.

– Поляков вспомнил, Новицкий? – спросил он, выдержав паузу.

Обоим тут же представилась памятная сцена из осени двенадцатого года: площадь небольшого белорусского городка, колонна пленных французской армии в мундирах польского легиона и капитан, заставивший сдаться своих подчиненных, спасший жизнь трем с половиной сотням чьих-то мужей, сыновей, братьев, сам падает в схватившуюся ледком лужу, рушится навзничь с простреленным сердцем, роняя маленький пистолет, хранившийся под мундиром 1.

– Не бойся и не надейся: эти стреляться не будут.

– Думаете, у них нет чести?

– Есть, Новицкий, есть, но другая. Это Азия, а не Европа. Они знают, что каждый из них – ничто. Только часть организма. Человек принадлежит толпе, толпа – городу, город – державе. Да и страна, народ тоже встроены в общее течение времени. Можешь ты отделить каплю от летящей струи? Можешь сказать, что она мокрее других? Так же и человек в Азии. Мы ищем убийцу, они вырезают селение, где он, может быть, затаился.

– Может быть? – переспросил Новицкий.

– Да, им достаточно одного подозрения. А если виноватого даже не случилось в этот момент, то наказаны его родственники, друзья. Все равно, что он сам. Я смотрю на эту толпу и думаю: а ведь среди них, возможно, есть те, кто кинул в огонь моего Петроса. Ты знаешь, как он погиб?

Сергей молча кивнул. Ему представилась кряжистая фигура управляющего княжеским замком, и он вдруг ощутил себя на его месте. Будто бы это его, Сергея Новицкого, простреленного, обездвиженного, беззащитного, хватают чьи-то грубые руки, волокут по каменистой земле и швыряют лицом вперед в самые языки разгорающегося пламени. И до того явственно он ощутил на своем теле жар занявшегося костра, что рука его невольно потянулась к рукояти трофейной сабли.

Валериан приметил это движение.

– Вот-вот, так же и мы хватались за эфесы и у Дуная. Помнишь, когда капитулировал великий визирь. А командир приказал не рубить, а приветствовать-салютовать храбрым турецким воинам. Помнишь, Новицкий?

– Помню, – коротко ответил Сергей.

И обоим им почудилось одновременно, будто бы тень генерала Ланского скользнула поверх их голов, легко коснувшись крыльями щек, забрызганных грязью и чужой кровью.

– Ну да, победили, – сказал Валериан, отвечая уже не Новицкому, а своим мыслям. – В который раз отогнали персов от ворот Грузии. Бог даст, выгоним из Закавказья. Но что же дальше, Новицкий, как нам привязать к себе эти народы? Кто был с нами на этом поле? Эскадрон армян да две-три сотни грузин. Я тебе точно скажу: они и дальше останутся в ожидании. Будут высматривать и считать – от кого же им достанется больше. А я сейчас размышляю, Новицкий, – стоила жизнь одного Петроса судьбы, скажем, всего Тифлиса? Взяли бы всех своих и отошли, скажем, за Терек.

Новицкий облокотился о переднюю луку и повернулся к Валериану. Впервые за долгие годы знакомства он видел князя в таком меланхоличном настроении. В первый раз слышал, как Мадатов произносит тирады столь длинные и не относящиеся прямо к устройству роты, батальона, полка, дивизиона или провинции.