Владимир Соболь - Воздаяние храбрости

– За Терек нам нельзя, князь. На том рубеже нам никого не сдержать.

– Так, стало быть, за главный хребет. Поставить сильные посты на всех перевалах, и пускай они здесь, внизу, творят, что им вздумается.

– А мы будем смотреть, – осторожно ответил Новицкий. – Будем смотреть, как горят дома, и слушать, как кричат дети и женщины.

Лицо Мадатова сморщилось, но он упрямо наклонил голову, словно набычился.

– Я, Новицкий, слышу, как кричит Петрос, Может быть, если закричат сотни этих сарбазов, их вопль заглушит тот единственный голос.

Сергей выпрямился.

– Одиннадцатый батальон не стоял под Шушой. Они обогнули горы и шли скорым маршем на Гянджу.

Мадатов покосился на него, но не стал спрашивать, откуда у Новицкого такие сведения. Он, как и многие в штабе Ермолова, уже успел привыкнуть к тому, что худощавый невысокий чиновник из канцелярии Рыхлевского знает все, что творится вокруг Кавказа. Если и не все, то многое.

– Значит, они невиновны?

– Они солдаты, но не убийцы. Во всяком случае, пока мы не доказали обратное.

– Стало быть, мы с тобой сделали правильно.

Мадатов потер пальцами горло, показывая, что утомлен разговором, откашлялся и толкнул вороного вперед, туда, где майор Клюки фон Клюгенау уже беседовал с командиром персидского батальона.

Рыжая лошадь Новицкого также переступила ногами, но Сергей удержал животное. Он смотрел в спину удаляющегося генерал-майора и размышлял над тем, как забавно и непросто проложен наш путь в этом мире. Полководец, увлекший за собой полковые колонны в яростную и жестокую штыковую атаку, через несколько часов рискует собственной жизнью, чтобы оставить в живых какое-то количество солдат им же разбитой армии. А потом неожиданно задается вопросом: не лучше ли вырезать их всех поголовно?

Он, Новицкий, никогда бы не смог отдать такой страшный приказ. Но он, Новицкий, никогда бы по собственной воле и не решился бы подняться к сотням разъяренных сарбазов. Даже под белым флагом.

– Об этом, Сергей Александрович, мы подумаем после, – сказал он себе. – А пока война не закончена, не время разрешать моральные антиномии.

Он поворотил лошадь, махнул рукой вахмистру и поехал назад через огромное поле, заваленное трупами персов и русских. В полутора-двух верстах на холме стоял санитарный пункт. Там ждал его Темир с запасной лошадью, и нужно было срочно намечать ближайшие действия. Командующий ожидал его донесений не позже следующего утра…

Патимат, горничная, давно уже ставшая если не подругой, то компаньонкой, накинула шаль на плечи Софьи Александровны. Княгиня улыбнулась и, полуобернувшись назад, кивком поблагодарила ее. Вошел лакей с лучиной и, тихо ступая, зажег поочередно свечи: и те, что висели у стен в светцах, и те, что стояли на столе в шандалах. Новицкий отпил горячего сладкого чая и едва не зажмурился от удовольствия. Петербургская зима выдалась в двадцать восьмом году холодной, и Сергей Александрович, успевший уже привыкнуть к кавказскому климату, чувствовал себя неуютно.

Патимат обошла комнату, еще раз проверила – все ли убрала после обеда, придвинула ближе к Новицкому вазочку со сладким печеньем и вышла. Сергей смотрел ей вслед, завидуя тому, как тихо и плавно несет эта женщина свое огромное тело.

– Ведь не побоялась, а! – сказал он, кивая вслед удалившейся компаньонке.

– О чем вы, Сергей Александрович? – вздрогнула Мадатова; вопрос Новицкого настиг ее посредине невеселых размышлений.

– Патимат ваша, Софья Александровна. Решилась оставить горы и отправиться с вами в эти болота. Климат для нее здесь не совсем подходящий.

– Мне кажется, что она боится лишь одного: вдруг я взбрыкну и уеду одна, вырвавшись из-под ее заботы.

– Не вздумайте! – совершенно серьезно предостерег княгиню Новицкий. – Она этого не переживет.

– Я знаю. Точно как ваш Темир.

Сергей улыбнулся. Помощник, перенявший эту службу у казака Атарщикова, так же, как Патимат, проследовал за ним в столицу Российской империи. Теперь он сидел в кухне, отпивая маленькими глотками горячий чай, и рассказывал Патимат последние новости Карабахского ханства да и всего Закавказья; а также Дагестана, Чечни, Черкессии, Адыгеи. Отсюда, из Петербурга, вершины казались низкими, долины – близкими, а перевалы между ними – совсем простыми.

– Ну, нас с Темиром связывают общие дела и заботы.

– А нас с Патимат – любовь и дружба. Эти узы куда прочнее.

Новицкий покачал головой:

– Смелое утверждение, Софья Александровна. Не так много встречал я на свете женщин, изменивших удобствам ради своего долга.

– Бросьте, бросьте, Новицкий! А эти несчастные, что пустились за Урал вслед за своими мужьями? Как жаль, что мы разминулись с Зинаидой Григорьевной! Это чудовище мог бы смягчить свой приговор. Хотя бы ради их жен.

Новицкий догадался, что Мадатова говорила о Зинаиде Трубецкой, уехавшей в Сибирь вслед за мужем, бывшим полковником Генерального штаба, осужденным на каторгу по делу о декабрьском возмущении. А чудовищем она бесстрашно именовала императора Николая, которого ненавидела с давних пор.

– Что же вы молчите, Сергей Александрович? – продолжала княгиня. – Вы теперь как государственный служащий не решаетесь иметь собственное мнение? Или смущаетесь его высказать? Вам нечего опасаться: все, что вы скажете, останется в этих стенах.

– Во-первых, и у стен имеются уши… – начал Новицкий.

– Кому же это и знать, как не вам, – перебила его Мадатова.

Сергей поклонился, но решил пропустить эту колкость. Слишком много им нужно было сказать друг другу, чтобы обращать внимание на лишний укол. «Всякая служба имеет свои теневые стороны, – философически заключил он, придерживая, впрочем, губы сомкнутыми. – Мы стараемся не замечать их сами, и не слишком любим, когда на них обращают внимание другие. Мужчину своих лет и положения я позвал бы к барьеру… А решился бы? – спросил он себя. – При теперешнем императоре? Другое время пошло, совсем другое…»

– Времена меняются, а люди должны оставаться прежними. Должны быть верны прежде всего самим себе, – услышал Новицкий голос Мадатовой и понял, что последние слова произнес вслух.

Он еще раз склонил голову.

– Я безусловно верен, княгиня. Видите – только успел появиться в столице и сразу же к вам.

– Да, Сергей Александрович, в смелости вам не откажешь. Решиться навестить жену опального генерала, врага вашего принципала – в наше время совсем непросто… О Господи! – перебила она себя раздраженно. – Да что же я такое говорю нынче! Простите меня, дорогой мой! Это не я говорю, это обида моя бормочет.

Сергей мягко улыбнулся и поднял обе руки ладонями вперед.