Виктор Потиевский - Всадник времени

1942. Июнь.

— Да, я понимаю, господин маршал, что Финляндии не легко досталось то, что она сохранила бодрый дух и доброе союзничество с нами. Цифры, приведённые вами сейчас, позволили мне более точно представить картину ваших потерь. — Рейхсканцлер, низко наклонив голову, прошёл несколько шагов вдоль массивного стола из морёного дуба, сцепив руки сзади за спиной. Тем же неторопливым и длинным шагом вернулся обратно и встал напротив Маннергейма.

— Я полагаю, господин маршал, вы, как всегда, искренни со мной, и ничуть не преувеличиваете ваших сложностей в отношении живой силы и финансов, — Гитлер как бы незаметно, но вполне определённо, пронзительно, буквально на миг в упор встретился взглядом с собеседником. И тотчас перевёл глаза на свои руки, которые уже снова были впереди него, разведены, как бы в недоумении.

— Господин рейхсканцлер, давая вам информацию, мы исходили из достоверных источников подсчёта как наших людских потерь, так и нехватки продовольствия, финансов. И надеемся на вашу поддержку.

Гитлер сел на мягкий стул с высокой спинкой, предлагая жестом гостю присесть напротив. Барон также опустился на стул, внимательно глядя на канцлера.

Маннергейм был в своём обычном кителе с маршальскими позументами на стоячем воротнике. В ремне с портупеей и до блеска начищенных сапогах. Тёмные его волосы, с сединой возле лба, были аккуратно зачёсаны назад.

Золочёные пуговицы в два ряда на сером двубортном пиджаке Гитлера блестели. С левой стороны на груди — круглый партийный значок с красным кружочком и чёрной маленькой свастикой в центре. Под ним старый железный крест с белой каймой по краю. Солдатский. Чёлка, спадавшая на лоб слева, казалось, делала его лоб косым.

— Вы, господин маршал, мой верный союзник на Севере. Но у нас никак не получается совместных действий. Нет, конечно, не по вашей вине. Это обстоятельства складываются неудачно. Неудачно! Порой меня постигает невезение! Но Германия имеет все возможности, чтобы сокрушить своих врагов! Этой осенью мы нанесём сокрушительный удар по Ленинграду. Этот город должен подвергнуться деградации. Он будет разрушен. Порт тоже мы уничтожим. Только мы можем владеть Балтийским морем! Только мы! — Фюрер разволновался, лицо его покраснело, острая чёлка раздвоилась и прилипла к вспотевшему лбу. Он торопливо глотал слюну. Сделал несколько глубоких вздохов, как бы усмиряя себя, и, успокаиваясь, добавил: — В будущем Нева станет границей между нами и Финляндией.

Он умолк, словно отвлёкшись на какие-то другие мысли. Маннергейм внимательно наблюдал за ним, слушал. Он понимал, что этот человек, хорошо знающий обстановку и помнящий огромное множество фактов и деталей, имеет, однако, очень опасные недостатки. И, прежде всего, опасные для войск и народов, которыми руководит. И, слава Господу, что он не руководит Финляндией. Барону было очевидно, что этот фюрер, несмотря на его ум и проницательность, может оказаться одержимо подвластен настроению, направлению какой-то идеи, в жертву которой, не задумываясь, без колебаний, принесёт и армии, и народы.

Гитлер встал, жестом попросил Маннергейма остаться сидеть. Казалось, он снова стал взвинчиваться от своих мыслей и нервов.

— Я хочу сегодня вам, как другу нашей нации, подчеркнуть, что на разных направлениях и огромных пространствах мы развиваем успех. Недавняя победа Роммеля, о которой вы, конечно, знаете, взятие Тобрука, — совершенно невероятный успех! Это в нынешнем положении надо рассматривать как счастливый перст судьбы для немецкого народа. Как и вступление в войну Японии произошло в критический момент войны на Востоке, так и удар Роммеля по английскому североафриканскому корпусу произошёл прямо в разгар испанских интриг. Характерным признаком которых можно упомянуть, что министр иностранных дел Испании Сунье даже получил от папы Римского такую почесть, как подарок в виде чёток. Роммель сильно подорвал позицию Англии на Средиземном море.

Он задумался, казалось, его мало интересует реакция собеседника, точнее слушателя. Но это было не так. Боковым зрением он замечал всё.

Маннергейм, внимательно глядя на него, ждал.

— Что вы молчите, господин маршал?

— Я слушал вас, господин рейхсканцлер. Теперь обдумываю то, что вы сказали. Информации много. И ваша точка зрения на события, которая для меня важна.

Канцлер молча кивнул, и взгляд его снова стал несколько отрешённым, он погрузился в свои мысли. Но это было совсем недолго. Секунд двадцать, может быть.

— Скажите мне, господин маршал, почему вы весной, да и в сорок первом осенью тоже, защищали евреев?

Маннергейм внимательно смотрел на него, стараясь понять, что он имеет в виду. Барон защищал многих, и национальность для него не играла решающей роли. Истинно сильным людям, а не тем, кто хочет таковым казаться, свойственна потребность защитить обездоленных. Не всегда, но это бывает нередко.

— Зачем вы это делали, господин маршал? Просто дружеский вопрос...

— Что конкретно вы имеете в виду, господин рейхсканцлер?

— Вы были против вывоза евреев из Финляндии в Германию. Почему, господин маршал?

— Ну... Люди жили там, у них там было всё...

— Это не люди! Это евреи, господин маршал! Неужели вы этого не понимаете?! — В глазах Гитлера барон видел искреннее изумление. Фюрер был крайне удивлён, даже потрясён тем, что такой человек, как маршал Маннергейм, не понимает разницы между людьми и евреями...

Барон оказался в сложном положении. С одной стороны он, тщательно подготовившись к встрече, сумел выполнить главную задачу. Он сумел дать убедительную картину той непосильной ноши, которую возложила война на страну Суоми. Мастерски владея логикой мышления и слова, барон безупречно выстроил обоснование, показал слабые места в экономике — остановленные военные заводы, нехватку топлива — угля, бензина, дров, электричества. Острый дефицит продуктов питания. Отчасти это было верно. Но только отчасти. И он, Маннергейм, главком финляндской армии, не желал, не мог допустить, чтобы его армия, его солдаты, единственные защитники его страны Суоми, которых он обучал, вооружал и пестовал, втянулись бы, углубились в чёрную мясорубку большой войны.

И Кейтель, и Иодль, командование вермахта, неоднократно просили, настаивали, требовали, чтобы он, как союзник, направил войска для участия в Ленинградской операции. Чтобы он перерезал Мурманскую железную дорогу, по которой союзники поставляли в СССР оружие, продукты, многое из Мурманского порта.

А он прекрасно понимал, что этого делать нельзя. Это было в интересах Германии, а не Финляндии. И если бы Советский Союз не напал на Финляндию в тридцать девятом и не отрезал по кабальному договору исконные финские территории, такого союза с Германией у Суоми бы не было. Может быть, Финляндия осталась бы нейтральной в этой войне. Хотя в тех обстоятельствах это было весьма непросто. И тогда это зависело, конечно, не от него, Маннергейма, а от президента и правительства. И вот сейчас маршал уже убедил его, упорного, своенравного властителя, в своих объяснениях. И теперь разрушить налаженный контакт, поставить под угрозу интересы своей страны из-за странной одержимости, навязчивой идеи этого человека...