Виктор Потиевский - Всадник времени

Солнышко припекало. Он не взял с собой привычного чёрного стека. Всё-таки встреча главы иностранного государства. И теперь руки казались ему излишне свободными. Было привычней думать, когда руки чем-то заняты.

— Господин рейхсканцлер! Я рад приветствовать вас на земле дружественной вам Финляндии. — Маннергейм произнёс это после поданной офицерам команды «смирно!», спокойно, своим громким и ясным, густым баритоном, который отчётливо был слышен каждому из присутствовавших.

Гитлер, стоявший с опущенными по швам руками, сделал шаг вперёд, его сверкающий чёрным солнцем сапог твёрдо встал, он перенёс вес тела на переднюю ногу, согнул руки в локтях, слегка жестикулируя.

— Благодарю вас, господин маршал! Я приехал, чтобы лично поздравить вас и вашу армию с вашим юбилеем. И пожелать вам дальнейших успехов в борьбе с врагами наших народов. Зиг хайль! — Фюрер говорил с обычным своим пафосом. И хотя это было всего несколько, в общем-то, незначительных слов, но с его артистизмом и зажигательностью эта краткая речь показалась внушительной.

Барон внимательно наблюдал за канцлером, Кейтелем, другими. Он представил Гитлеру своих офицеров. Тот пожал им руки и немецким офицерам, конечно, тоже. И хотя особенно тепло канцлер поприветствовал генерала Дитла, похлопал по плечу, как друга, улыбнулся... Маршалу это показалось как будто неестественным... Словно фюрер всё это делал — на публику. Вот, мол, как я ценю моего представителя здесь, в дружеской Ставке. Здесь может быть только близкий мне человек. И маршал опять с беспокойством подумал о главной цели этого визита.

Пожимая руки офицерам, фюрер изредка улыбался, даже шутил.

Когда немцы и некоторые финны в ответ вскинули руки в нацистском приветствии, барон привычно поднял кисть руки к пилотке.

Умный и хитрый Гитлер, конечно, заметил всё это. Барон стоял и взвешивал, анализировал: о чём всё-таки будут переговоры? И будут ли? А Кейтель действительно не так самоуверен и твёрд, как прежде. Может, что-то произошло? Или он тоже озабочен, или даже встревожен предстоящими переговорами? Которые, возможно, будут через час или два?

По приглашению президента Рюти рейхсканцлер поднялся в его вагон. И маршал сразу же ушёл к себе.

Церемония поздравления состоялась сегодня утром. Президент Ристо Рюти сообщил, что Маннергейму по представлению Государственного Совета присвоено звание маршала Финляндии и поздравил его. С поздравлениями выступили председатель парламента, другие члены правительства. Председатель профсоюзов Финляндии Вуори. Поздравили и немецкие генералы Штумпф и Дитл. Конечно, «от имени фюрера и германского народа». Дитл говорил с присущей немцам сентиментальностью, чуть не прослезился.

Всё это разволновало барона. Он был растроган. Но не подал виду. Лишь коротко поблагодарил.

Сейчас он вдруг подумал, что, может, излишне сух был в ответном слове? Но мысль эта показалась ему второстепенной в нынешней сложной обстановке. Зачем прибыл Гитлер? О чём будут переговоры? И будут ли?..

...Не прошло и пятнадцати минут, как в вагон к главнокомандующему прибыли гости. Рейхсканцлера сопровождали штандартенфюрер Кребс из личной охраны и группенфюрер Шауб, а также президент Рюти, генерал-фельдмаршал Кейтель. Маннергейм встал, присутствующие в вагоне главкома начальник штаба и адъютант вытянулись, приветствуя главу Германии.

Над рабочим столом маршала рядом с оперативной картой, закрытой шторками, был прикреплён развёрнутый флаг Финляндии.

В центре большого и широкого, тёмного лакированного стола для совещаний стояли рядом на невысоких подставках с флагштоками маленькие флаги Германии и Финляндии.

— Дорогой господин маршал! Я счастлив сегодня от имени немецкого народа и германской армии поздравить вас с вашим юбилеем, с высоким званием маршала Финляндии. За ваши выдающиеся заслуги перед Германией и Европой я вручаю Вам высший орден Германии — золотой Крест Немецкий Орёл, с золотой Звездой к ордену. — Гитлер говорил торжественно, но спокойно, негромко, даже чуть вкрадчиво. И слова его звучали дружески и проникновенно. Он вручил маршалу две коробки, обтянутые красным бархатом с золотым теснением Креста на крышках. Крепко пожал руку. — Я очень высоко ценю, — продолжал канцлер — что у меня, неизвестного солдата Первой мировой войны, есть сейчас возможность встретиться с вами, человеком, который ещё в те времена прославился как освободитель своего народа.

В салоне царила мёртвая тишина. Через приоткрытые окна вагона слышался только шелест тёплого ветерка, редкими вздохами дополнявшего речь главного гостя.

Барону, конечно, было приятно и почётно награждение этим очень высоким и редким орденом Германии, и он хорошо понимал, что рейхсканцлер уж постарается получить от него серьёзную «компенсацию» за этот Крест. Но он давно уже, да и всегда был готов к этой тонкой и жёсткой дипломатической борьбе. Каждый знал свою задачу, о которой другой только догадывался. И каждый дюйм, отвоёванный в этом поединке, означал спасённые или погубленные жизни.

Почти вплотную к железной дороге примыкал хвойный лес. Старые сосны, перемежающиеся сосновым молодняком, чуть шуршали на ветру о чём-то своём, далёком от войны и политики. Терпкий и тонкий запах хвои даже немного проникал в вагон.

Барон смотрел на эти сосны, на большой валун, лежащий у края леса, на зелёные стройные кусты можжевельника и снова думал о том, что не на ком-то другом и даже не на президенте Рюти лежит главное и тяжкое бремя ответственности за сохранение этой земли. Северной, суровой, но удивительно живой и тёплой, почти первозданной, земли его Родины. А только на его плечах, на его сердце. На нём. На Маннергейме. И он, как никто другой, хорошо знал, сколько существует сегодня смертоносных снарядов и бомб у Германии, у России, у других союзников с той и другой стороны. Миллионы и миллионы. И вооружённых, разгорячённых войной, озлобленных солдат тоже миллионы и миллионы.

А страна у него небольшая. Но она у него одна. Другой нет. И армия одна. Не очень большая, но сильная. И умелая. И если её, эту армию, не суметь сохранить в сегодняшней кровавой круговерти Европы, мира, то Суоми останется совсем беззащитной... Перед злыми и алчными чужими солдатами. Конечно, народ и без армии будет защищаться. Лесная война... Но это уже совсем другое. Это уже борьба в лежачем положении. Нельзя. Нельзя допускать обстрел или бомбёжку Суоми. Не всегда получается...

Осторожность и выдержка всегда были ему свойственны. Ему, который в битвах не знал страха. Который, командуя кавалерийскими соединениями, проводил неожиданные и яркие операции. Бесстрашно. Но продуманно. Заранее подготовив прикрытие и перехват вражеских контратак. Это была Первая мировая. Тогда генерал Маннергейм воевал и против немцев. И Гитлер — в то время ефрейтор кайзеровской армии Адольф Шикльгрубер, — конечно, уже тогда слышал о легендарном русском генерале. И сегодня, чтобы польстить маршалу, он не лгал. Несмотря на свойственную ему изощрённость в хитрости и лицедействе.