Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

– Руфь!

Но она больше не смотрела на Шона. Во главе колонны военных, глядя прямо перед собой, вздернув носик и плотно сжав губки, которым так шла улыбка, она удалялась, и толстая черная коса ее подпрыгивала на спине в такт движению лошади.

– Не повезло тебе, парень! – прокричал кавалерист из последней шеренги, и отряд проехал мимо.

Сгорбившись в седле, Шон смотрел им вслед.

– Она еще вернется, папа? – спросил Дирк.

– Нет, сынок, больше она не вернется.

– А почему?

Но Шон не слышал вопроса. Он все смотрел, все ждал, что Руфь оглянется. Но тщетно, она вдруг пропала из виду, скрывшись за следующим изгибом местности, а через несколько секунд и весь отряд тоже. И осталась только безбрежная пустота земли и неба над головой – и столь же безбрежная пустота в душе.

Шон ехал впереди. За ним, отстав на десять ярдов, следовали Мбежане с Дирком: понимая, что сейчас Шон должен побыть один, зулус убедил мальчика не приближаться и не беспокоить отца. За все годы, которые Мбежане и Шон пробыли вместе, много раз они путешествовали этим порядком: Шон ехал впереди со своим стыдом или печалью, а Мбежане терпеливо двигался за ним следом, ожидая, когда распрямятся его плечи, поднимется вверх подбородок, перестанет висеть на груди голова.

Бессвязные мысли Шона объединяли только внезапно нарастающая волна гнева и сменяющая ее безысходность.

Гнев на эту женщину, гнев, переходящий чуть ли не в ненависть, сменялся пропастью отчаяния, как только он вспоминал, что она ушла от него. Потом снова поднималась волна гнева, доводя его почти до безумия, и на этот раз она обрушивалась на него самого за то, что он дал ей уйти. И снова тошнотворное падение в бездну уныния, когда он понимал, что никаких средств удержать ее он не имел. Что он мог предложить ей? Только себя? Двести фунтов мышц и костей да украшающие лицо шрамы? Что в этом ценного? Какие земные блага? Что у него есть? Мешочек соверенов и ребенок, сын другой женщины? Боже мой, ведь у него больше ничего нет! В тридцать семь лет – это все, что он может предъявить! И снова его охватывал гнев. Всего неделю назад он был богатым человеком…

Но тут его гнев нашел другой выход, другую мишень. Есть, есть кто-то, на кого можно обрушить всю свою злость, кому можно отомстить за все! Есть осязаемый враг, кому можно нанести удар, кого можно убивать.

Буры.

Это они ограбили его, это они отняли у него фургоны со слоновой костью, они отняли его золото, они заставили его бежать и искать убежища; это из-за них в его жизнь вошла эта женщина, из-за них ее у него отобрали.

Итак, будь что будет, сердито думал он, но именно эта перспектива ждет его в будущем. Война!

Он выпрямился в седле; плечи распрямились и стали казаться гораздо шире. Подняв голову, он увидел далеко внизу блестящую на солнце, змеей вьющуюся в долине реку. Они достигли Тугелы. Не мешкая, Шон направил лошадь прямо к берегу.

Приседая на задние ноги и сбивая копытами камни, которые скатывались вниз, лошади начали спуск.

Шон нетерпеливо двинулся вниз по течению, ища брода. Но река бежала между отвесными берегами спокойно и быстро, недавно прошедшие дожди сделали ее воды глубокими и мутными.

Как только Шон увидел место, где противоположный берег плавно спускается к воде, обещая возможность легко выбраться из воды, он остановил лошадь.

– Будем перебираться вплавь, – отрывисто сказал он.

В ответ Мбежане молча бросил взгляд на Дирка.

– Он уже это делал, – ответил ему Шон.

Он спешился, стал раздеваться.

– Давай, Дирк, – сказал он сыну. – Раздевайся и ты.

Сначала заставили прыгать с крутого берега в воду вьючных лошадей и с тревогой ждали: наконец их головы снова показались над водой, и животные направились к противоположному берегу. Потом, все втроем, совершенно нагие, завернули одежду в непромокаемую ткань, крепко-накрепко привязали к седлам и снова уселись верхом.

– Давай ты первый, Мбежане.

Громкий всплеск – и брызги поднялись выше берега.

– Теперь ты, Дирк, пошел! Не забудь – крепче прижимайся к седлу.

Снова громкий всплеск, и Шон хлестнул плетью свою лошадь, которая артачилась и выплясывала боком вдоль берега. Быстрый прыжок вперед, долгое падение – и вот вода сомкнулась над головами животного и человека.

Фыркая и отплевываясь, они показались на поверхности, и Шон с облегчением увидел голову Дирка рядом с головой его лошадки и услышал его возбужденные крики. Еще немного – и они уже стояли на противоположном берегу; вода стекала с их обнаженных тел, они смеялись от радости, глядя друг на друга.

И вдруг смех застрял у Шона в горле. На высоком берегу над ними, выстроившись в ряд и скалясь в ответ на их заразительный смех, но с винтовками системы Маузера наготове, стояла группа людей, примерно с дюжину. Все как на подбор крупные, бородатые, увешанные патронташами, в грубой одежде; головы их украшали самые разнообразные шляпы, а также один котелок и высокая бобровая шапка.

Увидев, что Шон больше не смеется, перестали смеяться и Мбежане с Дирком; они подняли головы и уставились на шеренгу вооруженных людей на высоком обрыве. Повисла зловещая тишина.

Ее нарушил наконец человек в котелке, стволом винтовки указывая на Шона:

– Magtig! Бог мой! Да такой, как у него, и топором не срубить!

– Ты бы лучше его не злил, – тут же отозвался тот, что в бобровой шапке. – Треснет им тебя по башке и череп проломит!

Все дружно рассмеялись.

Шон никак не мог понять, что вызывает в нем больший дискомфорт: что они между собой дружески обсуждают подробности его голого тела или что дискуссия ведется на африкаансе (или бурском голландском). Воистину, поспешишь – людей насмешишь. Его нетерпеливость привела к тому, что они попали или, скорее, приплыли прямо в лапы к бурским дозорным. У него еще оставалась слабая надежда как-нибудь выкрутиться, и он открыл было рот, чтобы попытаться. Но его опередил Дирк.

– Кто это, папа? Почему они смеются? – спросил он на чистейшем английском.

Надежда Шона мгновенно умерла, как, впрочем, замер и смех буров, когда они услышали ненавистный им язык.

– Так-так-так! – прорычал тот, что в бобровой шапке, и весьма красноречиво повел стволом своего маузера. – Руки вверх, дружище.

– Будьте так добры, позвольте хотя бы сначала надеть штаны, – вежливо попросил их Шон.

– Куда нас везут? – спросил Дирк, на этот раз потихоньку, и голос его при этом задрожал.

Это тронуло ехавшего рядом с ним Бобровую Шапку.

– Ты не волнуйся так, малыш, скоро увидишь генерала. Настоящего, живого генерала.

Английский этого человека был четкий и ясный, и Шон посмотрел на него с интересом.

– А у него будут медали и все такое?