Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

– Анна, дорогая… о Анна, что тут произошло?

Сквозь порванную ночную рубашку он видит ее набухшие груди и потемневшие, как у всякой беременной, соски.

– Тебя кто-то ударил? Кто? Скажи, кто это сделал?

Она не отвечает, только закрывает ладонями лицо и разбитые губы.

– Дорогая моя, бедняжка… Кто это сделал? Кто-то из слуг?

– Нет.

– Прошу тебя, Анна, расскажи мне все. Что тут произошло?

Она вдруг обхватывает руками его за шею и прижимается к его уху губами:

– Ты знаешь, Гарри! Ты знаешь, кто это сделал.

– Нет, клянусь тебе, я ничего не знаю. Прошу тебя, скажи мне все.

И сдавленным, хриплым от ненависти голосом она произносит это имя, это страшное, ненавистное имя:

– Шон!

– Шон! – в отчаянии повторил он вслух. – Шон! Боже мой!.. Как я ненавижу его! Как я его ненавижу! – яростно прокричал он. – Пусть он умрет… Пожалуйста, Господи, пусть он умрет!

Гарри закрыл глаза, потеряв всякую связь с реальностью; уже близились первые признаки головокружения и потери сознания – алкоголь крепко овладел им.

Открывать глаза и искать взглядом в дальнем углу палатки кровать уже не имело смысла: голова закружилась и ему стало неимоверно трудно удерживать ее вертикально. К горлу подкатила теплая кисло-сладкая волна с привкусом бренди и хлынула через рот и нос.

Денщик нашел его поздним утром, когда солнце уже вовсю стремилось к полудню. Гарри лежал на кровати одетый и спал, редкие волосы на голове торчали во все стороны, мятый мундир покрывали пятна, а на полу посредине палатки валялся сброшенный протез.

Денщик тихонько закрыл дверь и внимательней присмотрелся к хозяину; ноздри его затрепетали, учуяв отвратительный, кислый запах перегара и рвоты.

– Надо же, красавчик… нажрался как свинья. Хей-хоп, сердечко тук-тук? – бормотал он без единой капли сочувствия в голосе.

Он поднял бутылку и некоторое время внимательно рассматривал остатки бренди, не больше дюйма от донышка.

– Твое здоровье, дружище, черт бы тебя побрал, – салютовал он Гарри бутылкой.

Осушив ее до дна, денщик аккуратно вытер губы.

– Вот так! – снова заговорил он. – А теперь займемся уборкой твоего свинарника.

– Отстань, – простонал Гарри.

– Уже одиннадцать часов, сэр.

– Отстань, говорю… Пошел вон отсюда.

– Выпейте кофе, сэр.

– Не хочу кофе. Проваливай.

– Я приготовил вам ванну, сэр, и почистил мундир.

– Который час? – спросил Гарри и сел на кровати.

– Одиннадцать часов, – терпеливо повторил денщик.

– А протез? Где моя нога?

Гарри без нее чувствовал себя голым.

– Отнес к шорнику, он сшивает ремешки, сэр. Как примете ванну, все будет готово.

Даже в положении покоя руки Гарри, лежащие перед ним на столе, слегка дрожали, а кончики век щипало. Кожа на лице, казалось, была натянута на череп, как на барабан, а под черепом медленно пульсировала боль.

Наконец он вздохнул и взял в руки доклад лейтенанта Кёртиса, лежащий на тонкой стопке бумаг, которые ждали его рассмотрения. Гарри вяло пробежался по списку; почти все имена были ему незнакомы. В списке раненых имя Шона стояло первым, следующим шло имя маленького еврея-юриста. Похоже, рапорт не содержал ничего такого, что могло бы дискредитировать подполковника Гаррика Кортни. Удовлетворенный, он подписал его и отложил в сторону.

Гаррик взял следующий документ. Это было письмо от полковника Джона Эйксона, командира Шотландских стрелков, адресованное ему как командиру Натальского корпуса разведчиков. Две страницы, исписанные аккуратным, убористым почерком. Он хотел было убрать этот листок, отдать его своему ординарцу, как вдруг в тексте ему бросилось в глаза одно имя. Он наклонился, внимательно всмотрелся в бумагу и стал быстро читать с самого начала.

…Удовольствие привлечь Ваше внимание… наивысшее проявление чувства долга… под интенсивным огнем противника… еще раз инициировал продвижение вперед… несмотря на ранение… не обращая внимания на опасность… двое бойцов Вашего корпуса разведчиков.

Сержант Шон Кортни.

Рядовой Саул Фридман.

…Настоятельно рекомендую… медалью «За безупречную службу»… огромное личное мужество, инициатива, умение вести за собой.

Гарри бросил письмо на стол и откинулся на спинку кресла, глядя на листок так, будто в нем содержался его смертный приговор. Долгое время так и сидел без движения; в голове продолжала пульсировать боль. Потом снова взял в руки письмо. Теперь пальцы его тряслись так сильно, что листок трепетал, как крылья раненой птицы.

– Он отнял все, что у меня было, все, чем я владел, – пробормотал Гарри и посмотрел на ленточку у себя на груди. – У меня никогда не было… А теперь вот и это, единственное, что осталось.

Капля влаги упала на письмо, и чернила расплылись.

– Ненавижу, – прошептал он и разорвал письмо пополам. – Надеюсь, он умрет.

Он снова разорвал письмо, и еще, и еще, на мелкие клочки, потом скатал из них шарик и сжал его в кулаке:

– Нет. Этого ты у меня не отберешь. Это мое, я тебе его ни за что не отдам!

Он швырнул бумажный шарик в брезентовую стенку палатки и опустил голову на лежащие на столе руки. Плечи его затряслись.

– Не умирай. Прошу тебя, Шон, только не умирай, – всхлипывал он.

Дирк Кортни оттолкнул маленькую девчонку плечом в сторону, выскочил через дверь на улицу и, первым сбежав по ступенькам, оказался на солнышке. Не оглядываясь на школу, он направился прямо к дыре в заборе – остальные сами пойдут за ним.

Они догнали его, когда он уже выбирал подходящий kleilat [58]из живой изгороди.

– Давайте быстрей, – торопил он. – Надо добежать до реки первыми, иначе они захватят лучшее место.

Щебеча, как стайка возбужденных мартышек, мальчишки рассыпались вдоль забора.

– Дай-ка мне твой ножичек, Дирки.

– Эй, смотри, какая у меня палочка!

Ник Петерсон размахивал очищенным от коры коротким ивовым прутом. Воздух он рассекал нормально, со свистом.

– Какая это тебе палочка? – поправил его Дирк. – Это «ли-метфорд».

Он оглядел остальных из своей команды:

– Теперь запомните: я – лорд Китченер. И вы должны обращаться ко мне «милорд».

– А я – генерал Френч, – объявил Ник.

Что ж, это вполне справедливо; в конце концов, он – первый заместитель Дирка. Дирку понадобилось всего две недели плюс пять драк до первой крови, чтобы занять положение непререкаемого вожака.

– А я – генерал Метуэн! – завопил один их тех, кто поменьше.

– А я – генерал Буллер!

– А я – генерал Гатакр!

– Всем быть генералами нельзя, – сказал Дирк, оглядывая подчиненных. Только мы с Ником генералы. Все остальные – просто рядовые, вот и все.