Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

– Ну что ж… поздравляю.

– Спасибо, Джок. А ты, случайно, не захватил с собой чековую книжку?

– Как раз об этом я и хотел поговорить. Можно я выплачу должок не сразу?

– Конечно, репутация у тебя хорошая, – заверил его Шон. – Заходи, выпьем. Кстати, уголек не нужен? Могу продать.

– Ах да, я слышал, сегодня утром прибыли твои фургоны. И почем уголек?

– Центнер пятнадцать фунтов.

– Ничего себе! Да это же грабеж! Сам-то сколько платил, небось шиллингов пять, а то и меньше?

– Надо же и мне хоть что-то заработать, я ведь трудился, – возразил Шон.

Это был долгий и трудный путь наверх. Но Шон с Даффом в конце концов добрались, и теперь все пошло как по маслу. Деньги потекли рекой.

Благодаря геологическому капризу природы Ведущая жила ушла в сторону от Средней и пролегла через участки «Глубинных горизонтов»; тот же каприз сделал эту жилу богаче золотом, насытил драгоценным металлом в полную меру.

Однажды вечером, когда они уже положили шар амальгамы в реторту, к ним заглянул Франсуа. Как только вся ртуть выкипела, он вытаращил глаза на золото с таким видом, будто перед ним голая женщина:

– Gott! Боюсь, с этой минуты мне захочется говорить с вами на «вы» и прибавлять слово «мистер», черт меня побери.

– Ты когда-нибудь видел такую богатую жилу, а, Франсуа? – торжествуя, спросил Дафф.

Франсуа медленно покачал головой:

– Помнишь, я рассказывал о своей гипотезе, что в древности эта жила проходила по дну озера? Похоже, здесь она подтверждается. Место, где она изгибается, когда-то, возможно, было на дне озера глубокой трещиной. И она послужила некой естественной ловушкой для золота. Да, черт возьми, вам крупно повезло. Снимаете самые сливки. «Бур и гудок» и половины вашего не дает.

Долг банку уменьшался – так падает барометр в бурю, а торговцы везде встречали их с приветливой улыбкой. Доку Сатерленду Шон с Даффом вручили чек, с которым он в любом баре мог бы пить теперь виски от пуза хоть сто лет. Они полностью выплатили долги Кэнди плюс семь процентов, и она расцеловала обоих. А потом выстроила себе новую гостиницу, трехэтажную, с хрустальными люстрами в столовой и великолепным двухкомнатным номером на третьем этаже, отделанным в темно-красных с золотом тонах. Дафф с Шоном немедленно его сняли, хотя оба ясно отдавали себе отчет, что, если Йоханнесбург удостоится посещения королевы, им придется уступить ей эти апартаменты. Тем более что Кэнди, предвкушая подобную оказию, так и назвала этот номер: «Покои Виктории».

Руководство рабочим процессом на «Глубинных горизонтах Кэнди» после недолгих уговоров взял на себя Франсуа. Со всеми своими пожитками – сундуком с одеждой и четырьмя сундуками патентованных лекарств – он покинул шахту «Бур и гудок». Тимоти Кёртиса поставили управляющим на новоприобретенных участках – эту шахту они назвали «Сестренка». Работать Кёртис умел так же хорошо, как и драться, и, далеко не столь богатая золотом, как «Глубинные горизонты», она каждый месяц давала неплохую выработку.

К концу августа Шон с Даффом избавились от последнего кредитора. Теперь заявки полностью принадлежали им, камнедробильные машины тоже, и у них появились лишние денежки – было бы куда вкладывать.

– Послушай, – предложил однажды Шон, – нам нужна в городе своя контора. Надоело управлять делами из собственной спальни.

– Ты прав, – согласился Дафф, – и мы построим ее на углу возле базарной площади.

Сначала они собирались выстроить скромный маленький домик на четыре комнаты, но неожиданно для них самих домик вырос до трехэтажного здания с двадцатью комнатами, полами из дорогого дерева и дубовыми панелями. Помещения, которые они не использовали, сдавались в аренду.

– Цена на землю за три месяца подскочила втрое, – сказал Шон, – и продолжает ползти вверх.

– Ты прав, самое время покупать, – согласился Дафф. – А что, ты начинаешь мыслить в правильном направлении.

– Твоя же была идея.

– Правда? – удивился Дафф.

– Ты что, не помнишь свою речь про «вверх, где летают орлы»?

– Неужели ты все помнишь?

Они прикупили землю – тысячу акров у Апельсиновой рощи, еще тысячу в районе Госпитального холма. Транспорт, почти четыре сотни фургонов, ежедневно курсировал из Порт-Наталя в Лоренсу-Маркиш и обратно. Кирпичные заводы работали двадцать четыре часа в сутки и без выходных, стараясь удовлетворить потребности города в строительных материалах.

Почти целую неделю Шон уговаривал Даффа отказаться от строительства оперного театра, и ему это удалось; вместо этого они присоединились к большинству в Комитете старателей и приняли участие в проекте финансирования роскошного здания для удовольствий несколько иного типа. И тогда Дафф предложил назвать это заведение Оперным театром. Выступать в нем они пригласили исполнителей не из Европы, а из портовых районов Кейптауна и Порт-Наталя, и дирижировала всем процессом одна весьма опытная в этом деле француженка, которую из-за цвета волос прозвали Голубка Бесси. Оперный театр предлагал развлечения двух уровней. Для членов комитета и других нуворишей имелся особый, не очень бросающийся в глаза вход, шикарно обставленная гостиная, где можно заказать лучшее шампанское и отдохнуть, обсуждая цены на Кимберлийской фондовой бирже; а за этой гостиной скрывалось достаточное количество со вкусом убранных комнат для отдыха. Для простых рабочих – длинный коридор, очередь, никакого выбора за свои же денежки и лимит времени: на все про все пять минут. За один только месяц Оперный театр дал золота больше, чем шахта «Бур и гудок».

Уже в декабре в Йоханнесбурге появились первые миллионеры: Градски, братья Хейнс, Карл Локткампер, Дафф Чарливуд, Шон Кортни и еще с десяток. Они владели шахтами, землей, строениями, да и городом тоже: это была аристократия Витватерсранда, титулованная деньгами, коронованная золотом.

За неделю до Рождества Градски, их непризнанный и тем не менее бесспорный король, созвал всех на встречу в одной из частных гостиных «Кэндис-отеля».

– Да кто он такой, черт бы его побрал, что он о себе думает? – возмущался Джок Хейнс. – Что мы ему, негры, что ли, чтобы бегать к нему по каждому зову?

– Verdammt Juden! [32] Проклятый еврей! (африкаанс)

Но они явились, все до последнего человека. Всем было известно: что бы Градски ни затевал – это пахло деньгами. И тут уж ни один из них не мог устоять, как кобель, учуявший запах суки во время течки.

Дафф с Шоном прибыли последними; в комнате уже плавал дым хороших сигар, и в ней царила атмосфера напряженного ожидания.

Градски сидел развалившись в лоснящемся кожаном кресле, рядом с ним пристроился и помалкивал Макс. Когда вошел Дафф, в глазах Градски мелькнула искорка, но ни один мускул на лице не дрогнул. Когда Дафф с Шоном нашли себе стулья и сели, Макс встал: