Ольга Елисеева - Белый ворон

Палаццо оказалось маленьким. Со львами и верблюдами на каменном фасаде. Его стены снизу чуть не до половины первого этажа были покрыты зелёной плесенью, а под бьющей о них волной колыхались бороды водорослей. Воронцовы наняли второй этаж. Их удивило, что камины оказались только в двух комнатах, и те вместо тепла дышали сыростью. Остальные помещения обогревались с помощью переносных жаровен. Причём дрова стоили дороже, чем жильё. Лиза потребовала от хозяина, чтобы сегодня же дом был согрет. Но, несмотря на старания прислуги, сырой стылый воздух стоял под высокими потолками, не колеблясь даже от дыма. В результате в первую же ночь Михаил разразился надсадным кашлем. Графиня встала с постели, чтобы подать ему воды, и с ужасом обнаружила, что муж горит.

Была ли это лихорадка? Или хворь, спалившая в чахоточном огне мать Воронцова? Сказать трудно. К рассвету граф уже метался в бреду, и Лиза не успевала менять ему рубашки, что в сырой, холодной постели не приносило никакого облегчения. Утром она послала за доктором. Эскулап едва говорил по-французски. Как считал Михаил, к счастью. Он-то сквозь жар слышал обрывки разговора и места себе не находил от досады. Напугает женщину. Что она станет делать? Одна в чужом городе.

Отчаявшись понять итальянца и сердясь на него за грязные ногти, графиня спустилась вниз к хозяину гостиницы и за особую плату попросила послать мальчика на поиски врача-немца.

— Allemand docteur! — терпеливо повторяла она, пока не втолковала, чего хочет.

Черномазый пострелёнок убежал на улицу с запиской в кулаке. Немец явился только к полудню, когда Михаилу стало ещё хуже. Это был маленький, чистенький старичок в чёрном старомодном сюртуке до колен и с высоким стоячим воротником, почти закрывавшим ему щёки. Он долго осматривал больного, слушал грудь и спину, качал головой, морщил лоб. Потом выписал длинный рецепт настоек из трав, которые унимали кашель. Что же касается жара, то ничего, кроме собственного организма, помочь пациенту не могло.

— Уксусный компресс на ноги временно оттянет горячку, — посоветовал он графине. — В остальном положитесь на Бога.

Когда Лиза ненадолго вышла из спальни, чтобы распорядиться насчёт покупок и послать мальчика в аптеку при монастыре Сант-Аполлония, куда настоятельно советовал обратиться врач, старик склонился над изголовьем Михаила и очень отчётливо произнёс:

— Молодой человек, у меня нет оснований пугать вашу жену. Но вам я скажу правду. У вас чахотка в начальной стадии. Кто-нибудь из вашей родни умер от этой болезни?

Воронцов с усилием кивнул:

— Мать.

— Скверно, — немец покачал головой. — Твёрдо запомните то, что сейчас услышите. Вам строжайше противопоказаны холод и сырость. Выбирайте тёплый климат. А кроме того, чрезмерная циркуляция жидкостей в организме вас убьёт: надо пить как можно меньше. Вы будете жить, если соблюдёте эти два условия. Уезжайте из Венеции.

Лиза вошла, и доктор смолк.

— У вас чудесная жена, — сказал он Михаилу на прощание. — Не прошло и получаса, а у неё уже готовы первые отвары.

Воронцов слышал его с трудом, сквозь плотную плёнку жара. Он был счастлив, когда немец ушёл и к его раскалённому лбу вернулось мокрое, холодное полотенце Лизы.

Лихорадка продолжалась ещё двое суток и исчезла так же внезапно, как и появилась. Однажды утром граф открыл глаза и понял, что веки больше не горят. Они всё ещё были опухшими и поднимались с трудом. Михаил не без усилия скосил глаза на Лизу. Она дремала в кресле, уронив голову на грудь. Её лицо было измученным, кожа желтовато-бледной. Муж даже не застонал, а едва пошевелил губами, но графиня вздрогнула. Тут же потянулась за питьём и машинально положила ему руку на лоб. Но, не почувствовав под ладонью жара, воззрилась на больного с испугом.

— Думаешь, я уже похолодел? — слабо рассмеялся он.

— Миша, — она заплакала. — Миша, пожалуйста...

Что «пожалуйста» и к чему вдруг слёзы, граф понял сам. Протянул руку, поманил к себе, и когда Лиза склонилась, погладил её по спутанным волосам. Милая, глупая, такая хорошая, его собственная жена. Ещё бы не любить испуганную дурёху, которая считает своим долгом плакать над ним по ночам.

Через неделю, как только к графу возвратились силы, Воронцовы покинули гостиницу. Лиза настаивала на том, чтобы совсем уехать из Венеции. Но Михаил заявил, что можно осмотреть окрестные городки — тёплые и солнечные. А когда приблизится время карнавала, вернуться на несколько дней. Нельзя же пропускать такое зрелище!

Они отправились к северу от наполовину высохшей По. В иных местах экипаж мог пересечь её, не замочив колёс, хотя провожатые уверяли, что бывают годы, когда река очень многоводна. На противоположной стороне начиналась равнина Венето, тянувшаяся до предгорий Альп. Им приглянулась прелестная вилла Эмо рядом с горой Монте-Берико. Сад, фонтан, грот и пронизанные светом комнаты — всё, что надо для счастья. Здесь Михаил окончательно пошёл на поправку.

Манёвры в Красном Селе удались на славу. Государь был доволен. А это главное. Ещё в среду, накануне, Николай разнервничался и наговорил жене колкостей. Её высочество пропустила их мимо ушей. Когда надо, она отлично притворялась, что не понимает по-русски. Чёрта с два! Её учил сам Жуковский, и Александра Фёдоровна орудовала новым языком хоть и неправильно, но шустро. Впрочем, обоих устраивало, что в сердцах муж переходил на родной диалект. Если ему надо было сообщить ей нечто важное, он говорил по-немецки. А простую болтовню знаменовал волшебный язык Корнеля и Расина.

Вчера Микс извёлся. И Шарлотта сердилась из-за этого на императора. Сколько можно мучить людей? Почему даже родной брат должен жить от плаца до плаца? Ужасаясь самой мысли об оке государевом? Как понять, отчего такой тонкий, просвещённый и любезный монарх, едва ступив на брусчатку перед казармой, превращался в тирана? Впрочем, оба старших брата принцессы — сыновья прусского короля — отличались теми же наклонностями. Как-то летом, в непереносимую жару, наблюдая в Сан-Суси, как они с наслаждением кувыркаются на плацу, её мать королева Луиза призналась, что не понимает мужчин: «Шли бы, что ли, на речку, рыбу удить». Сейчас Шарлотта испытывала те же ощущения.

Что касается чувств самого великого князя, то они вечно пребывали в смятении. Николай смертельно боялся опозориться со своей бригадой, состоявшей из Измайловского и Егерского полков. Дьявол, эти люди не могли выучить элементарные команды! Их тупость не поддавалась описанию! Кажется, он сделал всё, что мог. Загонял подчинённых до полусмерти, и его опять ненавидели. А проку чуть! Честно говоря, комедия со смотрами начинала утомлять самого царевича. Да, он любил находиться во фрунте. Но не 24 часа в сутки!