Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Сокол над лесами [litres]

– Тогда ты разливай сама – у меня ведь нет хозяйки в доме. А принять чашу у Бегляны моей, старой бабки, пожалуй, столь великий витязь и погнушается! – хмыкнул Етон.

Святослав еще не так загордился, чтобы отказаться взять чашу из рук старой Бегляны, троюродной Етоновой сестры и старшей плеснецкой жрицы. Но Эльга охотно взялась наливать пиво из бочонка в рога, кубки и чаши, которые ей подавали со всех сторон. Вся в белом, сверкающая серебром, с блеском смарагдовых глаз, румяная от радости, она будто парила над землей, стоя на ступеньке гостевого престола. И казалось, не пиво, а саму удачу, священный дар богов, вечно прекрасная Заря-Зареница разливает в чаши, наделяя смертных доброй долей от щедрот своих.

Когда пришла пора обмениваться дарами, верх, пожалуй, остался за хозяином. Эльга преподнесла Етону двоих отроков и двух девок из числа захваченного зимой полона, два сорочка куницы и хазарское серебряное блюдо с изображением всадника. Сама удивилась, когда нашла его в Киеве, понятия не имея, откуда оно взялось и давно ли здесь лежит. Но находка пришлась кстати. Челядь и меха у Эльги в запасе еще были, но с греческим платьем, вином и красивой посудой предстояло подождать до возвращения торговых людей из Царьграда. Как сошло половодье, Вуефаст увел вниз по Днепру длинный обоз с челядью, шкурками, льном, медом и воском – тем, что можно было взять у древлян. Все, что у нее было раньше, Эльга раздала зимой, благодаря родичей и бояр за участие в зимнем походе. Она очень надеялась пополнить свою скарбницу осенью, но пока обходились чем есть.

– Хороши куницы… а белых вевериц для меня пожалели? – насмешливо буркнул Етон. – Ну да ясное дело: я ж не Отто…

Эльга не очень поняла его, но почувствовала себя задетой. Хотя дары Етона гостям были хороши: несколько пар узорных моравских подвесок, серебряные и стеклянные бусины, а Святославу – два угорских жеребца, которых тот пошел смотреть во двор.

Для постоя Етон отвел киянам знакомый Мистине и его отрокам гостевой дом на княжьем дворе. Но поместились туда только гриди и половина людей Мистины; Лют с остальными поставил шатры на лугу, где паслись киевские лошади.

– Ты сходи к тому купцу, Радаю, или как его? – посмеивались оружники, подмигивая Люту. – Попросись к нему, скажи, голову негде преклонить. Может, приютит?

Все смеялись, только Эльга не поняла, почему знакомство Люта с каким-то купцом всем кажется таким забавным и почему он в ответ ухмыляется со смущенным и самодовольным видом.

Для Эльги с сыном и служанками предоставили отдельную избу, в которой прежде жили Етоновы княгини. В последние годы она пустовала и служила для приема самых именитых гостей (а таковыми Етон признавал мало кого), но здесь сохранились вещи, напоминавшие о прежних хозяйках: занавеси, лари. Особенно поразила Эльгу лежанка – резные столбы венчали головы драконов, напоминавшие корабельные штевни. Тиун рассказал, что лежанка была дана в приданое первой Етоновой жене – более пятидесяти лет назад. Княгиня Вальда происходила из здешней, волынской руси, но ее дед в молодые годы – получалось, лет сто назад – ходил по морям и сохранил память о тех самых кораблях-«драконах». Глядя на эти столбы, Эльга поняла, почему волынская русь считает себя самой древней.

– Они бы в Хольмгарде побывали, не стали бы так думать, – бросил Святослав. – Там старые могилы русские – времен Харальда Боезуба.

Перед сном Эльга отправилась в гостевой дом посмотреть, хорошо ли устроены люди. Застала бурное обсуждение: гриди и оружники пытались выяснить, как же все-таки погиб Будим и от чьей руки. Ясно было, что сын Благожита находился в числе тех вопящих юнцов в шкурах, что обстреляли гридей на броде, а потом, на беду свою, решились на ближний бой. Но который из них был княжич? Под чьим клинком пал? Никто не мог приписать эту честь себе. В те мгновения гридям даже некогда было разглядывать воющих лесных бесов.

– Может, из наших погибших кто, – сказал Селява, назначенный десятским вместо Богоды. – Теперь уж не скажет, даже если знал.

– Знал бы – раньше бы сказал, – заметил Сфенкел. – Вот ты промолчал бы о таком?

– И теперь мы хотя бы знаем, где Божаткина голова, – заметил Святослав. – Надо выкупить ее у Людомира. Едва ли он много запросит, когда узнает, что это не я!

Но причин для радости было не так уж много. Очень неприятным открытием было то, что Коловей решился продолжать бороться с русью и у него есть для этого около трех сотен ратников, а еще оружие, шлемы и прочее снаряжение из Перезванца – человек на пятьдесят. Поступки Людомира волынского ясно говорили, что он намерен поддержать древлян, да и чему было дивиться? Любой враг киевской руси становился его союзником, особенно когда манила надежда прибрать к рукам большинство потомков древнего Дулеба. Поляне тоже входили в этот род, но чтобы завладеть ими, сопернику пришлось бы уничтожить само гнездо – Киев.

– И это получается, – Эльга оглядела мужчин, сидевших на широких лежанках вдоль стен. Из-за тесноты многие отроки уже залезли на полати, и теперь на Эльгу и сверху смотрели смутно белеющие в полутьме лица. – Людомир волынский… против нас на ратное поле снаряжается?

– Очень удачно вышло, что мы уже здесь, – ответил ей Мистина. – Прямо завтра и обсудим это с Етоном. Он должен признать, что раз уж Святослав жив, то наш договор в силе.

Утром, глядя, как Етон хлебает жидкую кашу, Эльга усомнилась: так ли уж хорошо жить три срока? И невольно глянула на Мистину: рядом с дряхлостью плеснецкого князя его красота и сила, находящаяся в самом расцвете, сияли еще ярче, и от одного взгляда на него у нее прибавлялось бодрости. Огонь в очагах не горел, заслонки на всех оконцах были отодвинуты, с яркими лучами солнца в гридницу текли душистые волны свежего ветра.

– Посмотри вон туда, – вдруг обратился к ней Етон и показал ложкой на один из резных столбов, в два ряда подпиравших высокую кровлю. – Думарь, покажи ей. Там отметка моего роста, ее сделали, когда мне было двадцать пять лет.

Думарь, единственный телохранитель Етона, поднялся со ступеньки, где сидел со своей миской у ног господина. Это был рослый, худощавый, молчаливый русин; плеснецкий князь уже много лет держался вдали от опасностей для жизни, которые могли доставить ему другие люди, и Думарь служил больше для того, где нужно было куда-то подняться или переместиться. Сейчас он подошел к столбу и почти не глядя привычно потянулся, чтобы указать зарубку среди резьбы.

– У тебя в дружине нет таких высоких! – Етон бросил горделивый взгляд на Мистину, самого рослого среди спутников Эльги. – А я был вот такой!

Эльга заметила его взгляд и улыбнулась: