Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Сокол над лесами [litres]

При этой мысли Эльга обернулась и бросила взгляд на Святослава, скакавшего позади, в окружении своих молодых соратников. У нее есть потомство. И ради Святослава она решилась бы на встречу даже с настоящим йотуном, а не только с дряхлым, уродливым стариком, будь он зол и озлоблен, как тысяча троллей. Мистина и сейчас справился бы с посольской должностью. Но раз уж ей выпало бороться за наследство свое и сына, нужно доказать, что они и сами чего-то стоят. Для соседних владык она, Эльга, и сын ее Святослав должны стать живыми людьми, лицами, а не только именами. И теперь ей предстоит заставить Етона считаться с ней, но не силой дружинных мечей, а только умом, волей и словом. Пусть увидит, что она – не обычная женщина и что Русская земля при ней не лишена головы и защиты.

Последнюю остановку на подвластной Киеву земле делали в Веленеже, близ истоков Случи. Здесь сидел боярин Перемил, отец одной из двух Лютовых жен. Он был весьма рад от самой княгини услышать, что дочь его живет в довольстве и к предзимью ожидает первенца. Перемил вздохнул с облегчением: родив дитя, особенно если это окажется мальчик, молодуха утвердит свое положение в новой семье. Старший сын молодого хозяина навсегда закрепит за своей матерью почетное положение в семье, каких бы жен тот ни брал в дальнейшем. Это дитя и его, Перемила, свяжет кровным родством с семьей воевод, а через свойство – и с киевскими князьями. Тайком покачал с грустью головой: как бы ни повернулась дальше борьба между русью и деревами, перед ним выбора стороны уже нет. Смешанная кровь перекрыла пролитую, десятки, если не сотни таких же, как он, мужей деревских связаны с русами родством и не вправе против их власти возмущаться.

Дорогу в Плеснеск Свенельдичи хорошо помнили: они вдвоем проделали ее чуть более полугода назад. От Веленежа оставался всего один переход до Горины, за которой начиналась Бужанская земля. Миновав переправу, на третий день путники оказались вблизи Плеснеска. Можно было успеть до темноты войти в город и ночевать уже у Етона – будь сейчас зима, путники так бы и поступили. Но теплая, ясная погода позволяла перенести еще один ночлег в поле, и Эльга предпочла дать хозяину время подготовиться к встрече. А себе собраться с мыслями после дороги.

За несколько поприщ до города остановились, раскинули стан на лугу, отправили в Плеснеск гонца. Варили кашу на ужин, слушая летящие над рекой песни – девы бужанские готовились встречать Купалии.

Оружники примолкли, прислушиваясь к звучанию рожка, на лицах отражалась тоска. Эти гуляния были не про них: мало кто в молодые годы мог обзавестись своим хозяйством и найти жену. Эльга улыбалась, пряча светлую печаль. Пятнадцать лет назад и она ходила в кругу с девушками над рекой Великой, пела песни – другие, но похожие, все про то же: про соловья и кукушку, про калину и малину, про то как парень просит девушку перевести его через брод – или она его. Но означает это одно и то же: переход из прежней жизни в новую, из юнца и юницы в молодца и молодицу, женатую пару, ожидающую появления детей.

И в ту, шестнадцатую весну, которая так переменила все в ее жизни, у брода через Великую она впервые увидела Мистину…

Кто-то, подойдя совсем неслышно, приобнял ее сзади, губы прильнули к шее – с молодой нежностью и зрелой страстью, знающей свою силу. Эльга помнила эти прикосновения, этот запах; от накатившего влечения в животе разлился жар и веки сами собой опустились. Но княгиня с усилием отвела руки, сзади обвившие ее за пояс. Если кто-нибудь сейчас на них посмотрит – и объятия их, и лица гласно выдадут дружине тайну, о которой люди раньше могли только догадываться.

раздавалось на зеленой горке. Словно сама земля-мать внушала и приказывала: живите прямо сейчас, любите друг друга, наслаждайтесь молодостью и жаждой жизни в крови.

– Перестань! – с мольбой шепнула Эльга. – Люди увидят…

И пошла от шатра к костру, где сидели оружники и Святослав. Но даже почти взрослый сын и серое платье вдовьей сряды не мешали Эльге в этот теплый душистый вечер чувствовать себя юной девой, полной ожидания, что какое-то неведомое, огромное счастье вот-вот упадет ей в руки, будто охапка цветов в росе…

Кто в юности не переживал этого ожидания в такие же весенние вечера? И кто в зрелых годах, даже если все в жизни сладилось, может сказать, что хоть раз держал в руках это счастье во всей его душистой полноте?

Рано утром из Плеснеска прибыл отрок-вестовщик и попросил обождать: гостей встретят. На смену дорожным плащам кияне достали из коробов хорошие крашеные одеяния, Эльга вместо серого платья надела белое и белый же плащ, отделанный тонкой полоской темно-синего шелка. На шелковый убрус, обвивающий голову и шею, повязала очелье из синего шелка, с серебряным тканцем и тремя парами серебряных подвесок тонкой моравской работы с каждой стороны. Среди зелени луга княгиня сама казалась свежим, душистым белым цветком, и взгляды собственных оружников не раз дали ей понять, как она хороша.

– Я на месте Етона в кипящем молоке бы искупался, лишь бы помолодеть лет на сорок! – шепнул ей Мистина.

И сияющий взгляд Эльги ему ответил: какое счастье, тебе не надо молодеть, чтобы любить меня.

Встречающие появились к полудню: трое плеснецких бояр с отроками. Стоя перед шатром в окружении дружины – сын справа, Мистина слева, – Эльга смотрела, как они подъезжают и сходят с коней.

– Это хорошие люди, – сказал ей Мистина, помнивший эти лица по прошлой осени. – Вон тот невысокий, плотный, с короткой светлой бородой – Стеги, ты можешь его помнить, он в Киеве был, когда в Царьград послов снаряжали. Вон тот длиннобородый – Чудислав, глава здешней бужанской старейшины. А вон тот чернявый, с крестом на груди, – Етонов бывший шурь, брат его последней княгини покойной. Она была морованка. Драгош его зовут.

– Похоже, Етон нам рад, – шепнула Эльга, улыбаясь плеснецким боярам. – Родича прислал.

И вздохнула тайком, прощаясь с дорожной беззаботностью. Впереди ее вновь ждали труды, споры и тревоги.

Стольный город бужан поразил киян своими размерами и многолюдством. Как рассказал Эльге по дороге Чудислав, выстроен он был лет двести назад, а над укреплением тверди на холме трудились умелые моравские мастера. Еще в предградьях жители собирались у дворов, чтобы посмотреть на киевскую княгиню; у ворот города гудела такая толпа, что Стеги приказал своим отрокам подразогнать народ, иначе не проехать. И пока очищали путь, Мистина концом плети указал Эльге на пустырь меж крайними дворами: это здесь Люта осенью пытались убить.