Анжело Мария Рипеллино - Магическая Прага

Все эти связи, однако, не ослабляли Inseldasein ( нем . “островное бытие”) – обособленность немецких евреев Праги, их неумение ассимилироваться. Паломничества Иржи Лангера в средневековые деревни цадиков следует рассматривать скорее как бегство из города на Влтаве, подобное неудачным попыткам Кафки. Увлечение Брода сионизмом, одним из первых центров которого Прага оказалась в самом начале xx века [211] Ср. Max Brod. Streitbares Leben (1960). , упорство, с которым Верфель противопоставлял Верди Вагнеру, любимцу немецкой публики [212] Ср. Ibid. , скитания Киша по всему земному шару, восхищение Кафки бродячим театром Ицхака Леви, дающим представления на идише, – все это как будто свидетельствует о мучительном стремлении вырваться из “когтей” Праги, открыв для себя новые горизонты. Но физическое бегство не означает освобождение – даже вдали от города на Влтаве их преследовало, вплоть до самого конца, неизменное ощущение отчужденности, островной оторванности от корней. И все же именно это хитроумное сплетение противоречий и соприкосновений, именно эта напряженная жизнь в вакууме пограничного города породили целую череду великих немецкоязычных пражских писателей эпохи заката монархии [213] Ср. Eduard Goldstücker. Předtucha zániku, cit. .

В 1911 г. вышла книга Франца Верфеля “Друг мира” (“Der Weltfreund”). В своем поэтическом сборнике Верфель выражает в несколько приторной и снисходительной манере желание слиться с отверженными и бедными, жажду добрых дел, помогающих победить одиночество, веру в изначальную чистоту людей [214] Ср. F. X. Šalda. Problémy lidu a lidovosti v nové tvorbě básnické, Šaldův zápisník, IV. Praha, 1931–1932, s. 181–182. . Сборник, положивший начало линии той, поистине францисканской кротости, что продлится в чешской литературе вплоть до Иржи Ортена, напоминает, по словам Хааса, “веселую прогулку с ребенком или звон бубенцов на санях в безмятежном заснеженном городе году в 1911-м” [215] Willy Haas. Die literarische Welt, cit., S. 22. . То есть незадолго до того, как картечь бесчеловечной войны опустошит фальшивые чертоги иллюзорной невинности.

Вспоминая тот год, чарующую атмосферу начала xx века, благоприятствующую поэтическим кружкам ( нем . “Dichter-kreis”) Праги так же, как двадцатый год будет благоприятствовать поэтистам – чешскоязычным поэтам, Отто Пик [216] Отто Пик (1887–1940) – немецко-чешский писатель и переводчик. Принадлежал к кругу Франца Кафки, Макса Брода и Франца Верфеля. – Прим. ред. воскликнул: “О те зимние часы: память освещает радостным серебристым светом печальные сумеречные раздумья старости. О вечера, о ночи той блаженной зимы! Мы были столь едины, столь сплоченны. Мы то сидели в кафе, то буянили, шатаясь по ночному городу, взбирались на надменный Градчанский холм, прогуливались вдоль реки, и, кутя в кабаках с доступными девицами, не замечали, как сквозь щели окон продирается рассвет” [217] Otto Pick. Erinnerungen an den Winter 1911–1912, в: Die Aktion, 1916, S. 605, cit. в: Expressionismus: Literatur und Kunst (1910–1923), каталоге выставки в Национальном музее Шиллера в Марбахе (8 мая – 31 октября 1960 г.), s. 62–63. Ср. Kurt Pinthus. Souvenirs des débuts de l'Expressionnisme, в: L'Expressionnisme dans le théâtre européen / Под ред. Denis Bablet и Jean Jacquot. Paris, 1971, p. 36. – Прим. пер. . Вилли Хаас вспоминает жаркие споры, которые не умолкали в кафе и кабаках, на прогулках вокруг Бельведера или по улочкам и паркам Малой Страны [218] Ср. Willy Haas. Die literarische Welt, cit., S. 29. .

Многие кафе служили Treffpunkte ( нем . “место встреч”) пражских немецкоязычных поэтов: кафе “Централь”, “Арко”, “Лувр”, “Эдисон”, “Гайзингер”, “Континенталь” [219] Ср. Hans Tramer. Die Dreivölkerstadt Prag, cit., S. 143–145. . В последнем, в комнате, обитой прессованной кожей в красную и золотую полоску на черном фоне, председательствовал Густав Майринк [220] Ср. Max Brod. Streitbares Leben. , подобно тому, как чех Якуб Арбес, также автор романов ужаса, главенствовал в трактире “У золотого литра” (“U zlatého litru”) [221] Ср. Karel Krejčн. Jakub Arbes: Zivot a dílo. Praha, 1946, p. 332–333. . Беседуя на оккультные темы в кругу своих приверженцев, Майринк играл в шахматы, “потягивал через тонкую соломинку бесчисленные бокалы шведского пунша” [222] Paul Leppin. Severins Gang in die Finsternis, cit., S. 41–42. .

“О ночи той благословенной зимы!” И поныне каждое утро, в пять, Франц Кафка, в котелке и черном костюме, возвращается на Целетну улицу (Zeltnergasse), домой. Он возвращается из кабаре “Монмартр”, где Ярослав Гашек, вечно жаждущий, как евреи в пустыне, напивается и дебоширит. И по сей день, каждую ночь, под утро, из “Монмартра” Эгон Эрвин Киш возвращается в свой дом “У двух золотых медведей” (“Zu den zwei goldenen Bären”), на углу улиц Мелантрихова и Кожна, про который поговаривали, что в его погребах существовал тайный ход, ведущий в подземелья, якобы простирающиеся под всем городом и даже под руслом реки [223] Ср. Jan Herain . Stará Praha, cit., d., s. 124–125; Géza Včelička . Auf den Spuren Kischs in Prag, в Kisch-Kalender. Berlín, 1955, S. 255–256. . Карел Конрад писал: “Когда этот ночной путник возвращался в свое жилище “У двух золотых медведей”, фонари слепли. Забавное число получилось бы – тысячи тысяч, – если сосчитать все спички, которые пришлось исчиркать Кишу, чтобы пробраться по черному кратеру коридора и подняться по лестнице до второго этажа сквозь угольно-черную тьму” [224] Karel Konrád. Rodák ze Starého Mèsta, в Nevzpomínky. Praha, 1963, s. 94. .

Кабаре “Монмартр” было открыто 16 августа 1911 г. актером и шансонье Йозефом Вальтнером в ветхом доме “У трех диких мужчин” (“U tří divých mužů”, “Zu den drei wilden Männern”) на Ржетезовой улице. Название дома напоминает, что якобы здесь когда-то показывали публике трех людоедов с кольцами в ушах, татуированными лицами и петушиными перьями в волосах – переодетых батраков из Воднян [225] Ср. Géza Včelička. Auf den Spuren Kischs in Prag, cit., S. 257–258. . Дом состоял из двух помещений. Одно из них было расписано Франтишеком Киселой. Второе, разделенное перегородками, с танцплощадкой, где стояло пианино с одной педалью, оформил непристойными карикатурами, пародируя картины кубистов, Вратислав Гуго Бруннер [226] Вратислав Гуго Бруннер (1886–1928) – чешский художник, типограф, график, сценограф, карикатурист, известный книжный иллюстратор. – Прим. ред. . В это Künstlerkneipe ( нем . “артистическое кабаре”), напоминавшее петербуржскую “Бродячую собаку” [227] Ср. A. M. Ripellino. Il trucco e l'anima. Torino, 1965, p. 196–202. и краковское кабаре “Зеленый шарик” (“Zielony Balonik”) [228] Ср. Zenon. Jama Michalika: Lokal Zielonego Balonikar. Kraków, 1930; Tadeusz Želeňski (Boy). Znaszli ten kraj?… i inne wspomnienia. Warszawa, 1956. , стекались чешские поэты из анархической группы, еврейские немецкоязычные писатели, а также самые экстравагантные художники и актеры театра “Люцерна”, где в те дни Карел Гашлер пел сентиментальные пражские шлягеры.

Тут подрабатывали солисты Национального театра (Národní divadlo). Не было такого артиста кабаре, от Юлиуса Полачека или Эдуарда Басса до артистов кабаре “Семерка червей” (“Červená sedma”) Иржи Червены, которые не чувствовали бы себя тут как дома. Здесь Эмиль Артур Лонген и Ксена Лонгенова пели уличные песенки, а Артур Попровски – еврейские мелодии. Здесь, под аккомпанемент пианиста Трумма Шлапака, по прозвищу Жирный Трумм (Der dicke Trumm), Эмча Революция танцевала танго с официантом по кличке Гамлет или с Кишем, с сигаретой, зажатой в уголке рта, в щегольском шейном платке и чудном берете, какие носили в пражском районе Подскали. Гамлет (Франтишек Йирак), бывший актер, с головой идальго и лохматой кудрявой шевелюрой, составлял вместе с Почтой из “Народного дома” в пражском районе Винограды и легендарным Патерой из кафе “Унион” [229] Ср. Kavárna Union (Sborník vzpomínek pamětníků) / Под ред. Adolf Hoffmeister. Praha, 1958. тройку официантов, которые всегда были на стороне богемы и то и дело выручали кого-нибудь из них небольшой суммой.