Анжело Мария Рипеллино - Магическая Прага

Джузеппе Арчимбольдо (1527–1593), “изобретательнейший фантастический художник” [584] Gregorio Comanini. Il Figino, cit., p. 257. См. Benno Geiger. Die skurrilen Gemälde des Giuseppe Arcimboldi. Wiesbaden, 1960. , занял в 60-е годы xvi века место придворного портретиста при Венском дворе, которое оставил, из-за слабости глаз, Якоб Зейзенеггер. В то время правил Фердинанд I (1526–1564). Арчимбольдо оставался там и при Максимиллиане II (1564–1576). Позднее, при Рудольфе II, он переехал в Прагу. Художник настолько слился с созданной Рудольфом атмосферой, что вошел в мифологию той эпохи, и сам отчасти несет отпечаток магической двуличности и сатурнальной меланхолии, что отличали алхимиков. Таким он предстает в автопортрете – торжественным и суровым, в черном камзоле, высоком коническом берете, с крахмальным воротничком под бородой. В комедии “Раввинская мудрость” (1886), действие которой происходит в эпоху Рудольфа II, Ярослав Врхлицкий показал Арчимбольдо этаким художником-сорвиголовой (под именем Арчимбальдо), богемным авантюристом, раскрывающим секреты волшебства рабби Лёва [585] Jaroslav Vrchlický. Rabínská moudrost' (1886). Praha, 1902, s. 31–32. .

Искусство Арчимбольдо, таким образом, неразрывно связано с пристрастиями Рудольфа II, с его любовью к автоматам и механическим куклам, с окружавшим его странным и экзотическим миром, с алхимическими соединениями различных субстанций, с големической марионеточностью и особенно со страстью коллекционирования, обуревавшей монарха [586] Ср. Gustav René Hocke. Die Welt als Labyrinth. Hamburg, 1957, S. 45–46 и 144–149. . Существует тесное родство между гибридными портретами Арчимбольдо и кунсткамерами Рудольфа, его кабинетом натуралий, раритетов и аномалий. Арчимбольдовские фигуры, будучи связками предметов, фруктов, цветов, зверей – сами по себе являются коллекциями. Не случайно Арчимбольдо внес вклад в обогащение императорских коллекций и, даже когда он на склоне лет удалился от двора в Милан (1587), продолжал заниматься закупкой “диковин” для огромного музея Рудольфа.

Например, “Времена года” – подлинные коллекции растительных элементов. “Лето” (1563) – профиль, выстроенный из фруктов, – виноградные ягоды вместо зубов, груша вместо подбородка, щека в виде яблока, огурец вместо носа, ухо – кукурузный початок и – роскошный натюрморт вместо шляпы. Наложение фруктов на члены тела “весьма изобретательно, и вызывает удивление, переходящее в изумление” [587] Gregorio Comanini. Il Figino, cit., p. 266. . Подобные же коллекции и перечни предметов представляют собой портреты “Официант” (1574) – нагромождение бочек, бочонков, бутылок, бокалов, штопоров, воронок; “Повар” (1574), состоящий из кастрюль, сковородок, тарелок, поварешек, дуршлага, яичной скорлупы, улиток – в стиле “Bauernhochzeit” ( нем .

“деревенская свадьба”) – настоящая благородная пародия на крестьянские обычаи.

Коллекционирование особенно заметно в “Библиотекаре”, карикатуре на императорского историографа Вольфганга Лацио (1514–1565), собирателя томов и фолиантов, а также нумизмата. Портрет состоит из одних книг: открытая книга вместо волос, книга – нос, голова из книг, тесемка-закладка вместо ушей, грудь из книжных переплетов и многотомных собраний. Моделью послужил “Корабль дураков” Себастиана Бранта (1494). Когда смотришь на эту “фигуру”, приходит на ум описание библиотеки в “Лабиринте света и рае сердца” Коменского – библиотека-аптека, где в ларчиках, что называются книгами, хранятся лекарства против оскудения мысли, и ученые мужи, поглощающие книги [588] Я. А. Коменский . Лабиринт света и рай сердца. . Арчимбольдовский библиотекарь выглядит кубическим, как коробка, и его кубичность отсылает нас к геометрическим образам, к кубическим роботам других художников-маньеристов – Луки Камбьязо [589] Лука Камбьязо (Камбьязи или Канджаджо, 1527–1585) – итальянский художник-маньерист. – Прим. пер. и Брачелли. Но не будем забывать, что среди персонажей, с которыми повстречался Швейк в психбольнице, “самым буйным был господин, выдававший себя за шестнадцатый том Научного энциклопедического словаря Отто и просивший каждого, чтобы его раскрыли и нашли слово “переплетное шило”, – иначе он погиб. Успокоился он только после того, как на него надели смирительную рубашку. Тогда господин начал хвалиться, что попал в переплет, и просить, чтобы ему сделали модный обрез” [590] Ярослав Гашек. Похождения бравого солдата Швейка, cit., гл. iv. – Прим. пер. .

Страсть к “диковинам” сопровождается у Арчимбольдо внимательностью к деталям, характерной для многих художников-рудольфинцев, таких, как Бартоломеус Спрангер, Питер Стивенс, Рулант Саверей, которые в своих пейзажах, “Охотах” и “учебниках природы” заботливо выписывали каждую шерстинку, каждую веточку, каждый стебель, каждый камень. В “Лабиринте” Коменского один из двух телохранителей королевы Тщеты, тот, что воплощает Хитрость ( чеш . “Úlisnost”), вместо брони облачен в вывернутую наизнанку лисью шубу, а вместо алебарды держит лисий хвост [591] Я. А. Коменский. Лабиринт света и рай сердца. . Как и у Коменского, у Арчимбольдо животные играют роль аллегорий душевных недостатков, страстей и настроений. Каждое из животных, составляющих “Землю”, имеет аллегорическое толкование, о котором говорит мантуанский каноник Грегорио Команини в диалоге “Фиджино, или О цели живописи” (1591) [592] Gregorio Comanini. Il Figino, cit., s. 266–267. .

Непросто разобраться в груде нагроможденных друг на друга животных, в переплетении ушей, хвостов, лап, рогов, которые превращают изображенного на портрете мужчину в подобие Ноева ковчега, в конгломерат зверей, вроде “допотопных” пейзажей Руланта Саверея, в тесное нагромождение куриных, бабуинов, перепончатолапых, оленей, пернатых, диких зверей. С затылка до лба сгрудились обезьяна, горный козел, лошадь, кабан, медведь, мул, олень, лань, леопард, газель, собака, верблюд, лев. Лиса, “хитрющее животное”, находится на лбу и своим хвостом образует бровь. Ухо и щека принимают вид головы смущенного слона, опирающейся на осла. Заяц, который обладает великолепным нюхом, но неосторожен, формирует своей спиной круглый нос. Волк с открытой пастью образует глаз. Ненасытный кот – рот. Подбородок – голова тигра, высовывающаяся из слоновьего хобота. Свернувшийся рядом с косулей бык образует шею.

Кокошка ошибается, утверждая, что искусство Арчимбольдо “антимагическое” и свободно от какого-либо суеверия [593] Ср. Oskar Kokoschka. Schriften, 1907–1955. München, 1956, S. 593. . Тот же Команини уже отмечал его онирическую суть, его мастерство, его искусность и удивительность. В “Фиджино, или О цели живописи”, беседуя о трех “распорядителях сновидений” Морфее, Икеле и Фантасе, один из собеседников, по прозвищу Гуашь, утверждает: “Не будь все это сказками, я бы сказал, что все эти распорядители сновидений весьма знакомы Арчимбольдо, потому что он умеет делать те же хитрости и превращения, что и они делают. Впрочем, он их превосходит, ведь он может куда больше, чем они, превращая животных, и птиц, и змей, и сучья, и цветы, и фрукты, и рыб, и травы, и листья, и колосья, и солому, и ягоды в мужчин и мужскую одежду, в женщин и женские украшения”. А другой собеседник возражает, заметив, что “добродетель фантазии”, должно быть, “чрезвычайно развита у Арчимбольдо, поскольку он, соединяя вместе изображения наблюдаемых им чувственных вещей, создает из них странные каприччо, а также идолов, превосходящих любую фантазию, ловко сваливая в кучу с трудом сочетаемое и творя из этого все, что он захочет” [594] Gregorio Comanini. Il Figino, cit., p. 269–270. .