Анжело Мария Рипеллино - Магическая Прага

В Прагу он въехал 14 августа 1590 г. на трех каретах, запряженных сорока лошадьми, сопровождаемый кортежем из всадников. В одной из карет, обитой красным бархатом, сидел он сам, подбоченясь, наряженный, как франтоватый путешественник – усы с заостренными кончиками, в красной шляпе, приподнятые поля которой вздымались над его головой, точно парус. Он поселился в роскошной квартире, в одной из гостиниц Старого Места.

Скота быстро освоился в Пражском Граде, где поначалу все смотрели ему в рот, но Келли, у которого сердце сжималось при виде любого нового алхимика, позволил ему заниматься только астрологией. Удача Скоты была недолгой: уже в 1593 г. мы находим его в одном из деревянных ларьков на Староместской площади, продающим мази и порошок из оленьих рогов, “марсианский” [696] Металлы отождествлялись у алхимиков с планетами, так железо – это Марс, а медь – Венера. – Прим. пер. купорос и слабительное из мякоти кассии или участвующим в игре в наперстки.

В пражской литературе Скота появляется как кровопийца и отлученный от церкви богохульник, творец беззаконий, весьма искусно водивший за нос многочисленных баранов и простофиль. Именно его фигура легла в основу самого китчевого из пражских романов ужасов, готического романа “Адское отродье” (1862), в котором Йозеф Иржи Коларж подробно, с пикантными подробностями и часто с использованием нецензурной лексики пересказывает и смакует истории о нашумевших злодеяниях – повешениях, преступлениях, мандрагорах, ведьмах, оккультных ритуалах, ночных шабашах. На этих страницах Джованни Скота, алхимик-хирург, “великий чернокнижник и алебардщик светлейшего князя господина Сатанассо”, словно сбежал из анатомического кабинета: “на выпуклой горбинке его орлиного носа выступал демонический знак, а именно коричневая бородавка, напоминающая паука-крестоносца и обладавшая странным свойством краснеть до огненно-красного цвета, как только в глубине его души зарождалась дикая похоть или злобная страсть”.

Скота живет в ужасном доме, закопченном и почерневшем, с множеством ниш и выступов, с покосившейся деревянной башенкой на стрельчатой крыше и садом, полным сорок, ворон и волков в железных клетках, пену из слюны которых он использует в своих опытах. В его лаборатории красуется атанор из золота и горного хрусталя и разные коробки, в которых он хранит странные предметы: корни травы сидрихмы ( чеш . “sidrikma”), одной из семи трав, служащих топливом для атанора, капсулу, полную яда жаб, убитых при свете планеты Юпитер, жало пчелиной матки, зеленую фляжку с пеной слюны бешеных волков, шкатулочку с камнем Анахиты [697] Анахита – в индоиранской космологии имя божества воды, плодородия, медицины и мудрости. Культовые статуэтки Анахиты были широко распространены на территории Армении, Ирана, Турции. В эллинистическую эпоху ее отождествляли с богиней охоты Артемидой. – Прим. ред. , чтобы ловить лучи созвездия Плеяд – камень, который он однажды выкрал среди развалин Мемфиса у жрецов-хранителей быка Аписа в храме Исиды и Осириса.

Чего только там не было. К тому же Скота нанял смотреть за домом морщинистую и высохшую горничную, уродливую ведьму, которую некромант подзывает с помощью свистка:

“Странная бестия была эта Абигайла! Низенькая сгорбленная фигурка, в платье из темной парчи, с продолговатым, темно-лиловым, как у мумии, лицом, и чепцом с длинными лентами, на концах закручивающимися вверх, она напоминала вампира (или Phyllostoma Spectrum, как выразились бы натуралисты), из тех, что по ночам подстерегают уснувших людей и животных, чтобы выпить из них кровь своим острым языком”.

Позднее выясняется, что это страшилище, “удивительнейший предмет оккультной пневматологии”, выходит замуж за Скоту (это был ее второй брак) и рожает ему дочь Лукрецию, прозванную Прекрасной Дьяволицей. От предыдущего сожительства с покойным алхимиком Якубом Бартушем из Курцина у нее были близнецы Вилем и Йошт, которых преследует коварный камергер Рудольфа II, тот самый Ланг (здесь Яхим Ланг), желая с ними расправиться. Обвинив Вилема в убийстве брата (на жизнь которого он сам покушался), Ланг посылает его на казнь, но Вилем ночью 25 мая 1593 г., во время бурной грозы незаметно освобождается от петли, на которой его повесили и находит приют в доме Скоты, когда все уже считают его трупом, давно оскверненным палачом и вскрытым “анатомистами” и прозекторами. Вилем становится последователем доктрины Скоты, этой “пресловутой оккультной и истинной пневматологии, что в эпоху Рудольфа исцелила многих злых духов и изгнала много легкомысленных страстей”. Вместе с самим Скотой и с самим Рудольфом он возвращается к месту казни, той самой виселице, с которой он упал, чтобы найти мандрагору, которая, как известно, растет под виселицами. И он лелеет ее как куклу, моет в красном вине, делает для нее чехол, держит в шкатулке из эбенового дерева с подкладкой из мягкого красного бархата.

Скота желал сделать Вилема бессмертным, чтобы затем сочетать его с таинственной Семпитерной. Эту пражскую проблему продления жизни затронул и Кроуфорд в своем романе “Пражская ведьма” (“The Witch of Prague”), где гнусный горбун, некромант Кийорк Араб, вместе с ведьмой Унорной замышляют продлить жизнь дряхлого старца, перелив в его вены кровь тяжелобольного юноши Израиля Кафки. Скота считает, что человек достигает бессмертия, только если его четвертовать, а затем собрать разрозненные члены в атаноре, где они будут соединены новой бессмертной связью. Столь повышенный интерес к “анатомированию”, диссекции в этом романе связан с тем, что в 1600 г. доктор Ян Есениус провел в Праге первое публичное вскрытие человеческого тела: “В Праге, – можно прочитать в мемуарах Дачицкого, – некий врач-иностранец, пожелав в совершенстве изучить природу человека, выпросил у властей приговоренного к смертной казни и, убив его с помощью яда, разрезал его тело, вскрыл все его члены и изучил все, что находится в теле, особенно вены. Это искусство медики называют «анатомированием»” [698] Mikuláš Dačický Z Heslova. Prostopravda – Paměti, cit., s. 198; Ср. также Josef Polišenský. Jan Jesenský-Jessenius. Praha, 1965, s. 29, 97–122. .

Когда Вилем уже лежал на операционном столе под ножом, Абигайла пришла ему на помощь, словно “Безумная Грета” Брейгеля, с кнутом из змей в правой руке и мандрагорой в левой. Скота напустил на нее “целую свору белоснежных кошек”, “множество крупных, омерзительных и зловонных жаб”, “бесчисленное множество быстрокрылых летучих мышей”. Растрепанная, разъяренная, взбешенная, Абигайла защищается с помощью мандрагоры, в то время как Скота глотает одну из змей, чтобы набраться сил. Поскольку Абигайла не сдается, он срывает, словно занавес, алую мантию, покрывающую ее тело, и видит, что одна ее нога – из блестящего металла, а другая – ослиная, что подтверждает принадлежность отвратительной Абигайлы к породе ведьм. Этот поединок с жабами, лягушками, кошками и летучими мышами словно списан со сражения между архивариусом Линдгорстом и безобразной беззубой ведьмой Лизой из “Золотого горшка” Гофмана. Гофмановская ведьма также знается с летучими мышами, совами и черным котом, а студенту Ансельму, заключенному в стеклянный сосуд, она является в своей отвратительной наготе.