Сергей Михеенков - Власовцев в плен не брать

– Видишь?

– Вижу.

Воронцов опустил винтовку, накинул на прицел чехол и сказал телефонисту:

– Передай командирам взводов: приготовиться к бою.

Подозвал Иванка и сказал, наклонившись к нему:

– Огонь откроешь, когда заработают их пулемёты. Понял? Твоё дело – пулемётчики. И над бруствером не маячь. Выстрелил – ныряй в окоп. Перезаряжай внизу, в окопе. Пулемётчики! Только пулемётчики! Они не должны стрелять!

Вначале из ельника вылезли два лёгких танка. Приминая узкими гусеницами молодые деревца, они одновременно полезли на луг. А на дороге тем временем появились один за другим три полугусеничных бронетранспортёра.

Иванку казалось, что артиллеристы слишком затягивают, что пора им стрелять, что, возможно, их наблюдатель просто не видит целей. И в это время первые трассы прошли над их головами вдоль просёлка. Удары выстрелов на мгновение запаздывали. Так было и во время второго залпа и третьего.

Иванок, всегда с любопытством наблюдавший за поединком немецких танков и артиллеристов, в этот раз пропустил, видимо, самое интересное. Кто первый попал в цель. Дистанция между танками, вынырнувшими из леса и на большой скорости устремившимися вдоль просёлка, и артиллерийскими позициями была мизерной. Он только успел заметить, что танки тоже открыли огонь. Но самое главное, огонь открыли и пулемёты, установленные на «бюссингах». А значит, наступила и его пора.

Первый выстрел Иванок сделал быстро и точно. Поймал в перекрестье овальную каску и выстрелил прямо под обрез козырька. Немца буквально отбросило назад. Конец ленты взметнулся над пулемётом. «Бюссинг» полез в березняк и, похоже, забуксовал. В его наклонный борт тут же врезались две трассы. Бронетранспортёр остановился, из него во все стороны разом сыпанула пехота.

И тотчас правее ротного КП забасил ДШК.

Похоже, им управлял сам Воронцов. Свой огонь крупнокалиберный пулемёт сосредоточил именно на этом «бюссинге» и пехоте, толпившейся возле него.

Немцы вначале прятались за бронетранспортёром и, прикрываясь им, повели огонь из винтовок и автоматов. Но вскоре ещё одна трасса ударила в моторную часть «бюссинга», и он взорвался.

Дым и копоть всё сильнее заволакивали луг у дороги, опушку леса и молодые посадки ельника. Иванок заметил, как несколько человек выскочили из ёлочек, перебежали дорогу и укрылись в придорожном кювете. Тотчас там, в густой траве, затрепетало пламя.

Иванок не мог разглядеть пулемётчиков. Мешала высокая трава и дым, который всё плотнее и выше заполнял пространство между атакующими и оборонявшимися. Он выстрелил чуть выше пламегасителя и ещё два раза правее. Пулемёт замолчал. То ли попал, то ли пулемётчики меняли ленту. Через несколько секунд, которых только-только хватило бы на то, чтобы отвалить убитого от пулемёта и занять его место или вложить в приёмник конец новой ленты и передёрнуть ручку затвора, пулемёт снова заработал. И Иванок израсходовал всю обойму, стреляя по пламени и поверх него.

Наконец пулемёт замолчал. Попал или расчёт поменял позицию, понять было трудно.

Ветер начал заворачивать волной плотную пелену дыма и сносить её к лесу. И в это время, обходя горящие «бюссинги», на большой скорости вылетел средний танк. За ним огромной густой толпой, раздвигая ельник и поглощая его своим движением, из леса вывалила пехота…

Блиндаж оказался совершенно цел. Только у входа треснула стойка, подпиравшая поперечную балку накатника. В узкую щель, обработанную стругаными досками, пробивался свет и запах созревших трав. Бойница находилась низко, возле самой земли, вот почему Кондратий Герасимович с той стороны её и не заметил. К тому же и вход был завален, по всей вероятности, неплотно, и естественная циркуляция воздуха не давала деревянным частям этой военной постройки сгнить. Здесь даже не пахло плесенью.

– А ну-ка, Троха-Трофим, сходи, сруби траву, чтобы не мешала вентиляции.

Блиндаж был просторный. Дощатый стол, на нём телефонный аппарат с оборванными проводами. Провода они нашли в земле, когда разгребали вход. Два топчана с остатками посечённой мышами соломы. На топчане немецкая винтовка с треснутым прикладом и без затвора. Приклад стянут солдатским ремнём.

Когда Трофим убрал от окна-амбразуры траву, в блиндаже стало совсем светло. Потянуло сквознячком, отчего тёплый дух поля стал ещё гуще. Винтовку Кондратий Герасимович сразу поставил в угол.

Стены блиндажа были обшиты струганым тёсом. Не хватало только двери. Дверь была разбита и годилась только на дрова. Там, наверху, у входа зияла глубокая воронка. Или гаубичный снаряд, определил Кондратий Герасимович, или тяжёлый миномёт.

– А тут можно жить, – сказал Трофим, когда снова спустился в блиндаж и увидел матовые стены, облицованные досками, стол и топчаны. – Дядя Кондрат, а винтовка откуда?

– Винтовку не трогай. Она неисправна.

– Затвора нет. Понятно.

– Не в том дело. Это – оружие. Его положено сдать куда следует.

Трофим не сводил взгляда с винтовки. Немного погодя он сказал:

– Ночевать тут будет теплей, чем в церкви. Вот только сена настелить, и жить можно. А затвор можно поискать. Не забрали же они его с собой, когда отсюда драпали.

То же самое думал и Кондратий Герасимович, когда взял в руки винтовку. Но то, что об этом неожиданно заговорил Троха-Трофим, его обеспокоило. Винтовку от мальчика он решил спрятать. Подумал: ишь, глаза загорелись, как у кота на рыбицу…

На четвёртый день за переездом в Заречье послышался рокот мотора. Глянули, а через брод вдоль гряды чёрных свай крадётся полуторка, крытая брезентом. Сапёры. Слава тебе господи, подумал Кондратий Герасимович. Пятеро солдат с сержантом. У всех армейские миноискатели. Сразу принялись за пойму. Здесь Кондратий Герасимович в одиночку не справился. Мины затянуло грязью и родниковой жижей. Стояли здесь и немецкие противотанковые. Размером чуть пошире книги, плоские, в зелёных металлических контейнерах. Они имели по два взрывателя. Сержант обезвреживал их сам.

На второй день работы сержант спросил Кондратия Герасимовича:

– А где ж народ, отец?

– Народ? А мы с Трофимом, что ж, не народ? – Затянулся ещё раз-другой и выдохнул вместе с сизым дымом: – А остальной вон там, возле церкви.

Сержант больше ни о чём не спрашивал. Сказал только, что места здесь красивые и жалко будет, если пустошь не обстроят новыми домами.

– Для того мы и сымаем тут мины. А народ вернётся. Живые ещё есть.

Однажды в конце дня на переезд пришли Фёдор и Евстрат. Евстрат придерживал на плече какую-то рыбацкую снасть.

– Бредень, что ли? – спросил их Кондратий Герасимович.

– Бредень. Вечерком на Лушкином виру затянем. А?